Канарш Г.Ю. Идея органицизма в современных исследованиях человека и общества

Введение

Одним из заметных явлений нашего времени стало возвращение в научный дискурс понятий и представлений, связанных с пониманием общества как имеющего в своей основе явления и процессы, подобные природным (биологическим). В целом ряде публикаций отечественных авторов — философов, политологов, социологов, — осуществленных в последние годы, наталкиваемся на идеи, являющиеся либо прямым применением идей органической теории общества, либо в той или иной мере связанных с данной теорией. Причины этого, с одной стороны — в развитии естественно-научного знания, его более тесного сближения со знанием социально-гуманитарным; с другой стороны (если говорить о России), отчетливо наметившийся еще в 2000-е гг. и усилившийся сегодня «консервативный поворот» в общественном сознании, с духовно-ценностными ориентирами которого хорошо коррелирует органическая теория общества. Наконец, многие процессы в природе и обществе, волнующие сегодня многих (экологические, социально-экономические, политические), несомненно способствуют привлечению внимания целого ряда исследователей (отечественных и зарубежных) к методологии органицизма, позволяющей понять эти процессы как часть единой глобальной эволюционной динамики.

Нам уже приходилось обращаться к данным идеям в рамках теоретического обоснования нашего собственного методологического подхода в социальных науках. Мы пытались показать, что органицизм, как оригинальный естественно-научный подход к пониманию общества и социальных процессов, имеет давнюю историю, — и, если ограничиться только периодом Нового и Новейшего времени, — целый ряд влиятельных предшественников и «отцов-основателей» в лице европейского консерватизма XIX века, социальной теории выдающегося английского философа-позитивиста Герберта Спенсера, а также многочисленных теорий социобиологии и социал-дарвинизма начала и первой трети XX столетия. В сегодняшней теоретической социологии прямой наследницей этих идей является, в частности, концепция биосоциологии, развиваемая видным российским исследователем В. А. Луковым (см.: Канарш, 2012; Луков, 2011).

Прежде чем говорить о социальном органицизме, его идейных (теоретических) основаниях и значении для дня сегодняшнего, отметим один важный в методологическом отношении момент. Следует различать органицизм и холизм — учение о приоритете целого (в частности, социального целого) по отношению к части. Органицистские теории, как правило, являются холистскими, однако не всякий холизм тождественен органицизму. Например, концепции современного коммунитаризма. Безусловно, коммунитаризм — теория, основывающаяся на холистском мировоззрении (Шапиро, 2004: 224–231), согласно которому общество (сообщество) является первичным по отношению ко всякому индивидуальному существованию, и только благодаря сообществу индивидуальная жизнь приобретает свои смысл и ценность. Однако в то же самое время, коммунитаризм, являясь скорее социоцентристской (не естественно-научной) теорией, лишен представления об обществе как своего рода саморазвивающемся живом организме, законы развития которого подобны законам функционирования живых систем.

Таким образом, органицизм — это прежде всего, естественно-научный подход, естественно-научное (т.е. фиксирующее сходное в наиболее существенных чертах с природным) понимание социальных процессов.

Античные истоки органицизма и исторические параллели

Как уже было отмечено, в том или ином виде органицизм присутствует в различных теориях общества Нового и Новейшего времени, прежде всего, в консерватизме и позитивистской социологии. Однако подлинным началом органицизма следует считать философский натурализм Аристотеля, положившего данные представления о мире в основание своих социальных и космологических воззрений. Как пишут, например, А. Ф. Лосев и А. А. Тахо-Годи, «продвигаясь и углубляясь дальше в области учения о целостности у Аристотеля, мы наталкиваемся на одно явление, которое хотя и выражено у Аристотеля в терминологическом отношении не всегда достаточно отчетливо, тем не менее окрашивает всю его философию весьма специфически, настолько, что оно может считаться одной из самых центральных категорий аристотелизма и притом не только в натурфилософии (то есть философии природы), как это может показаться с первого взгляда, но и решительно во всем мировоззрении Аристотеля» (Лосев, Тахо-Годи, 2005: 304). Речь идет о специфическом понимании Аристотелем всякой вещи и всякой живой субстанции, согласно которому всякая вещь есть по природе своей организм, т. е. основывается на внутренних функциональных связях отдельных частей между собой и в итоге каждой из них — со всем целым. При этом одни органы оказываются более важными, чем другие (например, сердце, без которого организм не может существовать). Таким образом, «организм есть такая целостность вещи, когда имеется одна или несколько таких частей, в которых целостность присутствует субстанциально. Такою целостностью как раз и является для Аристотеля и всякая отдельная вещь, и всякое отдельное живое существо, и всякая отдельная историческая эпоха, и, наконец, весь мир в целом» (там же: 305–306).

Как разъясняют Лосев и Тахо-Годи, Аристотелево понимание природы основывается на его учении о четырех основных причинах: материальной, формальной (идеальной), движущей и целевой. Таким образом, четыре причины обусловливают, по Аристотелю, «статику» и «динамику» каждой вещи и каждого организма. В конечном счете, подобное Аристотелевское понимание природы всего сущего есть понимание каждого элемента этого сущего как творческого произведения, более или менее совершенного, а всего Космоса — как иерархически упорядоченного целого, в котором каждая вещь занимает определенное место в соответствии со своим качеством и предназначением.

В своем изложении философских взглядов Аристотеля авторитетные отечественные ученые делают акцент на художественности Аристотелевского отношения к миру («художественная натурфилософия»[1]), но более традиционным является акцентирование натурализма и функционализма как специфической черты его учения. Так, например, врач и философ из Новгорода Великого К. С. Хруцкий в своих работах обращает внимание на «имманентный телеологический эссенциализм» как специфическую черту Аристотелевской доктрины и особое значение целевой причинности в рамках органицисткого функционализма Аристотеля (Хруцкий, 2010: Электр. ресурс). Эти взгляды особенно выразительно проявились в понимании природы Космоса у Стагирита. Космос Аристотеля — нечто принципиально иное, нежели Космос в современном его понимании (в понимании ученых и естествоиспытателей Нового и Новейшего времени): а именно, как мы сказали, Аристотель исходит из качественного представления о мироздании, в то время как для современного взгляда Космос есть пустое вместилище для случайно оказавшихся в нем (и не связанных друг с другом) вещей. «Очевидный момент состоит в том…, что Аристотель воспринимал реальный мир как Органический космос, т. е. как универсальный Био-космос… <…> В этом подходе понятие «Био-» главным образом означает Био-универсальность, т. е. основоположенность всех процессов жизни на Земле на общих законах — единых реалистических принципах, универсальных для всех уровней и процессов организации жизни: биологического, экологического, антропологического и личностного, социокультурного и космистского (глобальных эволюционных процессов)» (там же: Электр. ресурс).

На первый взгляд, такой подход (а Хруцкий настаивает на необходимости восстановления Аристотелевского органицизма как ведущей научной парадигмы — задаче этого служит созданная и руководимая им международная Биокосмологическая ассоциация и журнал[2]) является непривычно метафизическим и достаточно далеким от реальной жизни и признанных методов познания (как в естественных, так и в социально-гуманитарных науках). Однако при более внимательном изучении оказывается, что есть немало существенных параллелей между Аристотелевым учением (и современным Аристотелизмом) и тем, что нам достаточно хорошо известно из различных областей современного естественно-научного знания. Так, тот же исследователь указывает — и достаточно обоснованно, на наш взгляд — на глубокие параллели между Аристотелевским органицизмом и классической русской (российской) естественно-научной школой в лице Н. Я. Данилевского, Н. Г. Чернышевского, И. М. Сеченова, И. П. Павлова, А. А. Богданова и других. «На самом деле, главной общностью и отличительным свойством (от классического функционализма и системного подхода) в трудах русских ученых выступает их основоположение на изначальном рассмотрении определенной «первичной внутренней нематериальной субстанции, определяющей целостную функциональную — целенаправленную — организацию (субъекта, органа, структуры, системы)»: как «начала цивилизации» у Н. Я. Данилевского; «разумный эгоизм» у Н. Г. Чернышевского; «внутренне торможение» и «хотение» у И. М. Сеченова; «безусловный рефлекс» и «рефлекс цели» у И. П. Павлова… — все они означают именно действующие изнутри (аналогичные аристотелевским causa finalis и entelecheia) и независимые от сознания человека имманентные субстанции, но которые оказываются доступными интуитивному постижению («схватыванию») разумом исследователя». Эти же субстанции, как подчеркивает Хруцкий, имеют определяющее значение для здорового, т. е. нормального функционирования организма, как и включающей его более широкой интегративной целостности (природной, социальной) (там же: Электр. ресурс).

Мы не можем здесь удержаться от того, чтобы не провести параллель с нашим собственным методологическим подходом — характерологическим. Так, используемое в современной характерологии и Характерологической креатологии (см.: Психотерапия здоровых…, 2015) понятие характерологического радикала (характерологического «стержня», ядра данного характера) явно коррелирует с Аристотелевым принципом «имманентного телеологического эссенциализма». В самом деле, из учения о характерах известно, что мышление, чувствование, поведение человека в значительной мере определяется особенностями его характера (и лежащей в его основе биологической конституции) — синтонного (сангвинического), замкнуто-углубленного (аутистического), авторитарно-напряженного, тревожно-сомневающегося (психастенического), других (Бурно, 2008; Волков, 2013). Наконец, приводимое психотерапевтом, профессором М. Е. Бурно положение основателя естественно-научной характерологии, германского врача и психолога Э. Кречмера о психотерапевтических задачах «созидания личности по ее конституциональным основным законам и активностям» (Бурно, 2012: 442) (курсив наш. – Г. К.), на наш взгляд, является несомненно Аристотелевским по своему существу.

Таким образом, именно «имманентный телеологический эссенциализм» (фундаментальный функционализм), как обозначает его К. С. Хруцкий, является краеугольным камнем Аристотелевского (в широком смысле) видения мира. И как таковой он противостоит доминирующему в современной западной науке подходу, связывающему «поведение» вещи (тоже в самом широком смысле) исключительно с внешней причинностью, апофеозом которого является радикальный конструктивизм в теории познания и науках об обществе.

Идеи органицизма в новейших отечественных социальных исследованиях

Если говорить непосредственно о социальных проекциях органицизма, то они представляют несомненный интерес. Целый ряд исследователей обращается сегодня к данному подходу в поисках новых методологических оснований исследования общества в ситуации глобальных и внутренних вызовов. Одной из такого рода работ является статья уже упоминавшегося К. С. Хруцкого (в соавторстве с А. В. Карповым), посвященная исследованию феномена новгородского вече. Опираясь на Аристотеля, его известную классификацию правильных и неправильных форм правления[3], авторы стремятся показать, что существо органицистского подхода к пониманию правильного государства (правильной политии) состоит в том, чтобы создать такие условия для выявления и реализации «внутренних потенциалов» граждан, которые бы вели к всеобщему процветанию (общему благу), и, соответственно, благу каждого. Именно этим — акцентом на выявление внутренного, имманентно присущего — отличается Аристотелевский подход от Платоновского, состоящего, как известно, в осуществлении внешнего контроля (в том числе, идеологического) над поведением граждан[4]. Позиция, которую стремятся отстоять указанные авторы заключается в том, что понятия, заимствованные из западной политологической традиции, и при помощи которых обычно описывается феномен Новгородской республики, не отражают подлинной сущности этого феномена, — и напротив, для раскрытия подлинной, аутентичной сути новгородского государственного правления требуется иной — Аристотелевский (Биокосмологический, АнтропоКосмический) подход. «…мы в своем исследовании ставим цель продемонстрировать…, что новгородское Вече категорическим образом не включает в свою структуру краеугольный для демократии и республики механизм выборности властвующих лиц и состава представительных органов. <…> Таким образом, Вече не служило в качестве «института народного представительства», но как раз осуществляло и обеспечивало признание и выдвижение лучших умов… среди членов данного общества… — для осуществления ими… — естественного… управления общественными делами. …механизм Вече осуществлял не выборность, но скорее признание естественных… качеств у некоторых из своих сограждан… Поэтому институт Вече не предусматривает «общественного договора», но он опирается на естественную (природную) целесообразность и очевидность в деле управления общественным благополучием» (Хруцкий, Карпов, 2014: Электр. ресурс).

Таким образом, вече, согласно данному подходу, функционировало наподобие природного феномена (организма), где каждый «орган» социального целого выполнял строго свое назначение. В этом отношении вече не являлось ни выборным органом, ни боярской олигархической республикой, как полагали, например, советские марксистские авторы. Причина подобного отторжения как либеральной, так и марксистской социологической традиции видится прежде всего в том, что они обе акцентирует доминирующую роль внешних факторов (выборы, народное представительство — в либеральной традиции, и классовая борьба — в марксистской), тогда как органицистский, Аристотелевский, подход утверждает несомненный приоритет факторов внутреннего развития. С данной точки зрения, успешное функционирование Новгородской республики на протяжении нескольких столетий (с XIII по XVI вв.) показывает, что мы имеем дело скорее с государством, осуществляющим свою деятельность по типу Аристотелевой политии (добродетельное правление большинства, противоположность демократии).

Несмотря на эвристичность данной точки зрения, полагаем все же, что она представляет несколько идеализированный взгляд на феномен вече и его природу. Думается, что если даже признать правоту авторов в отношении органицистской и функционалистской природы новгородского государственного строя[5], то это не исключает наличия как элементов выборности (т. е. собственно, представительства), так и наличия борьбы между представителями различных политических группировок внутри новгородского правящего класса[6]. Более сбалансированным представляется подход, при котором учитывались бы все три обозначенных фактора — институциональный, социально-классовый и собственно органицистский, возможно, при ведущем положении последнего.

Работа указанных авторов — не единственный пример применения методологии органицизма к исследованиям общества и современных социально-политических процессов. Элементы данного подхода обнаруживаем и в исследованиях других авторов консервативной (с разными оттенками) направленности. Так, в частности, использование в одной из коллективных монографий сектора философских проблем политики Института философии РАН категории жизнеспособности в качестве ключевой является прямой отсылкой к методологии социального органицизма (Жизнеспособность Российского государства…, 2006)[7]. В другой коллективной монографии сектора один из ее авторов (Р. И. Соколова), отстаивая точку зрения о необходимости для современной России единой государственной идеологии (под которой, впрочем, понимается некая общая ценностно-нормативная система общества, основанная на ценностях национальной культуры и сгенерированная демократическим путем), прибегает к т. н. существенной метафоре, использование которой весьма характерно для исследователей-органицистов[8]. Так, понимая сегодняшнее отчуждение части российского общества (прежде всего, богатейшей его части, тесно связанной с государственной управленческой элитой) по аналогии с раковой опухолью, автор статьи обращается к примерам из патологической анатомии и физиологии, проводя интересные параллели между указанными процессами и поведением живой клетки, которая в силу различных патогенных причин перестает «чувствовать» себя частью общего организма и начинает стремиться, подобно своей древней предшественнице — изолированной клетки-праматери, — к обособлению от себе подобных. «Эта клетка становится существом вне закона, которое изолируется от себе подобных, не отвечает более приказам, передаваемым сообществом, в котором она находится, а имеет только одну цель — обеспечить свое собственное выживание и выживание своих потомков. Тогда может случится всякое с организмом, вплоть до его смерти, ибо мятежная клетка вернула себе прародительские инстинкты выживания, в основе которых эгоизм и индивидуализм» (Соколова, 2014: 85–86). При этом отмечается, что «все то, что характеризует биологическую раковую опухоль, во многом относится и к общественному организму» (там же: 86), в частности, российскому. Выход из этой ситуации видится в укреплении государственного и общественного единства, и прежде всего — через создание духовных, ценностно-идеологических «скреп».

Думается, что подобные аналогии, активно используемые социальными органицистами, возможны постольку, поскольку общество, несмотря на существенные отличия «социального организма» от природного, также является результатом длительной эволюции живого мира. И то, что присутствует в обществе в крайне сложном и развитом виде, в своих зачатках наличествует уже в природе (включая и сложные нравственные чувства). С точки зрения же социальной, главное, на наш взгляд, состоит в том, что использование данной методологии в ситуации стоящей задачи консолидации российского общества, опоры на традиционные ценности перед лицом нивелирующей глобализации и сегодняшнего недоброжелательного отношения к России Запада, является своевременным и эвристически ценным.

Наконец, еще один заслуживающий внимания пример органицистского видения мира — анализ феномена русской артели коллективом авторов Центра динамического консерватизма (рук. В. В. Аверьянов). Методологически рассматривая артель «…не только как исторический феномен, но и как отражение национальной метафизики» (т. е., собственно, черт национального характера) (Аверьянов, 2014: Электр. ресурс), авторы проекта обращаются к сравнительному межкультурному исследованию данного феномена. При этом собственно русская артель рассматривается как ведущий традиционный способ хозяйствования в России, особенность которого по сравнению с русской общиной состоит в том, что она выступает своего рода формой инновационной деятельности. «Артель и община были связанными между собой подсистемами национального общественного уклада. Артель… представляла собой форму частичного «открепления», в ней было выражено поисковое начало, народное предпринимательство, творческое исследование внешнего пространства жизни…» (Аверьянов, Венедиктов, Козлов, 2014: 120–121). При этом интересно, что артельные принципы организации труда оказываются неожиданно близки современным принципам командообразования на предприятии, которые являются органицистскими по своей сути (т. е. рассматривают рабочую команду по аналогии с живым организмом). «Во второй половине XX века западные теоретики труда все ближе подходили к идее команды, понимаемой не как механизм, а как живая структура. …Возникла также мода и на самоуправляемые команды, или на самоуправляемые бригады (Self-Managed Teams). Ставка на такие формы была сделана, например, на американских заводах концерна «Тойота» (там же: 631–632). Существенно, что, как и в других коллективах, построенных по органицистскому принципу (т. е. по принципу живой саморазвивающейся структуры), на передний план в деле образования такой команды выходят личные качества ее участников, а не только профессиональные. «…только «хороший человек» (т. е. ответственный, добросовестный, способный «подставить локоть» в трудных обстоятельствах,  и т. п. — Г. К.) может работать в синергетическом коллективе» (там же: 633).

Таким образом, органицистские принципы приобретают особенную актуальность в условиях информационного, постиндустриального общества (которое в ряде своих аспектов само нередко рассматривается по аналогии с живой структурой (см.: Луков, 2011)). И феномену русской артели, как ни удивительно, может принадлежать здесь одно из ведущих мест.

Выводы

В целом, органицизм как научная методология и мировоззрение, несмотря на его очевидно «нелиберальный» характер, оказывается удивительно современным (или постсовременным — если рассуждать в другой парадигме). Эта актуальность органицизма отчетливо видна и в связи с новым всплеском популярности цивилизационного подхода, который, в свою очередь связан с новейшими социальными процессами в мире (динамичное развитие незападных стран на основе собственной культурной и цивилизационной идентичности). Главное, что на наш взгляд, дает органицизм в плане мировоззренческом — это понимание значительной природной обусловленности социальных процессов (при «подвижности» и изменчивости (адаптивности) самой природы), а в плане методологическом — указание на особую роль не внешних (институциональных), но специфических внутренних причин развития. Это — «качественный», консервативный, подход, актуализирующий ценности доиндустриальных, традиционных обществ, — но именно он, в сочетании с другими подходами, позволит наиболее адекватно объяснить многое из происходящего сегодня в отдельных странах и в формирующемся глобальном социуме в целом.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Аверьянов, В. В. (2014) Русская артель. Невостребованный опыт: из прошлого в будущее? [Электронный ресурс] // Интелрос. URL: http://www.intelros.ru/pdf/svobodnay_misl/2014_03/9.pdf [архивировано в WebCite] (дата обращения: 05.05.2015).

Аверьянов В. В., Венедиктов В. Ю., Козлов А. В. Артель и артельный человек (2014) / Сост., введение В. В. Аверьянова. М.: Институт русской цивилизации, 2014. 688 с.

Бурно, М. Е. (2008) О характерах людей (психотерапевтическая книга). 3-е изд., испр. и доп. М.: Академический Проект; Фонд «Мир». 639 с.

Бурно, М. Е. (2012) О самом главном в Терапии творческим самовыражением (М. Е. Бурно) (ТТСБ) сегодня // Бурно М. Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). Изд. 4-е, испр. и доп. М.: Академический Проект, Альма Матер, 2012. 487 с. С. 437–467.

Волков, П. В. (2013) Психологический лечебник: Разнообразие человеческих миров. М.: Этерна. 640 с.

Жизнеспособность Российского государства как философско-политическая проблема (2006) / Отв. ред. В. Н. Шевченко. М.: ИФРАН. 152 с.

Канарш, Г. Ю. (2012) Об одном из вариантов естественно-научного подхода в социальном знании (начало) // Знание. Понимание. Умение. №3. С. 70–77.

Лосев, А. Ф., Тахо-Годи, А. А. (2005) Платон. Аристотель. 3-е изд., испр. и доп. М.: Молодая гвардия. 392 [8] с.

Луков, Вал. А. (2011) Органицизм и биосоциология: их связь в свете тезаурусного подхода // Тезаурусный анализ мировой культуры: сб. науч. трудов. Вып. 22 / под общ. ред. Вл. А. Лукова. М.: Изд-во Моск. гуманит. ун-та. 100 с. С. 22–37.

Психотерапия здоровых. Психотерапия России. Практическое руководство по Характерологической креатологии (2015) / сост. и отв. ред. Г. Ю. Канарш; общ. ред. М. Е. Бурно. М.: Институт консультирования и системных решений. 744 с.

Соколова, Р. И. (2014) Зачем России нужна идеология? // Социально-исторические и идейные основы современного российского государства / Отв. ред. В. Н. Шевченко. М.: ИФРАН, 2014. 221 с. С. 57–141.

Хруцкий, К. С. (2010) О Биокосмологии, Аристотелизме и перспективах становления универсальной науки и философии [Электронный ресурс] // Биокосмология – Нео-Аристотелизм. 2010. Т. 1. №1. URL: https://sites.google.com/site/biocosmologyen/electronic-journal-biocosmology---neo-aristotelism/issues-of-the-journal/volume-1-number-1-winter-2010 [архивировано в WebCite] (дата обращения: 05.05.2015).

Хруцкий, К. С., Карпов, А. В. (2014) Новгородское вече – к вопросу об изменении методологии изучения ключевого для российской истории феномена: альтернатива биокосмологического подхода [Электронный ресурс] // Биокосмология – Нео-Аристотелизм. 2014. Т. 4. №4. URL: https://sites.google.com/site/biocosmologyneoaristotelism/home/vol-4-no-4-autumn-2014/912.Khroutski%26Karpov.pdf?attredirects=0 [архивировано в WebCite] (дата обращения: 05.05.2015).

Шапиро, И. (2004) Моральные основания политики / пер. с англ. под ред. В. С. Малахова. М.: КДУ. 304 с.