Бурно М. Е. Панорама психотерапии. Взгляд из Терапии творческим самовыражением

ВСТУПЛЕНИЕ

Мы не можем строить психотерапию по своей воле. Психоте­рапия как область духовной культуры Человечества движется-развивается, усложняясь и упрощаясь, по тем же объективным законам, закономерностям, в соответствии с которыми движется-развивается Культура. В разные времена в разных странах малоизученными, непонятными силами становились востребованными — ученые, техники, художники и психотерапевты (научные художники) определенных, соответствующих времени, месту природных картин-складов характера, картин душевных болезней, способные этой своей особой природой души выполнять то, что развивающейся Культурой, Жизнью вообще требовалось выполнять в обществе. Так, в медицине неспроста появился Гиппократ, и потом — Гален, Парацельс, Фрейд, Юнг. Неспроста современная психотерапия вышла из берегов медицины и распалась на множество рек и речек, как и художественная культура. Распалась, yбежден, кроме всего прочего, и в соответствии с природой души, конституции психотерапевтов, творивших эти реки и речки психоте­рапии.

Сегодня из Терапии творческим самовыражением мне достаточ­но ясно видятся четыре более или менее самостоятельные (хотя и не разделенные каменными стенами) сложившиеся в мире облас­ти психотерапии — в соответствии с личностной природой, мироо­щущением-мировоззрением их творцов и последователей. Это: 1) Клиническая психотерапия; 2) Психологическая психотерапия; 3) Полифоническая (сюрреалистическая, постимпрессионистичес­кая) психотерапия; 4) Прагматически-техническая психотерапия.

1. КЛИНИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

Клиническая психотерапия вершится психотерапевтами в основ­ном естественнонаучного, материалистического склада. Коренной, глубинный смысл термина «клиническая» здесь, как уже не раз от­мечал, не в том, что это психотерапия для больных (для пациен­тов, «клинических случаев»). Хотя практически это чаще так и есть, но, например, гипнотическими, когнитивно-поведенческими, экзи­стенциально-гуманистическими, аналитическими способами, а так­же приемами ТТС помогают и больным, и здоровым. Коренной смысл термина в том, что клиническая психотерапия как часть клинической медицины проникнута гиппократовским живым материалистическим мироощущением. Саморазвивающаяся стихий­ная Природа (а не Дух как изначальное не ошибающееся ни в чем предопределение происходящего всюду) — вот Главный Врач, а врач человеческий (в том числе врач-психотерапевт) — есть более или менее сознательный, размышляющий, высший сгусток Природы, куратор, помогающий Природе лечить человека, по возможности, совершеннее, нежели сама Природа. «Natura sanat, medicus curat» (Природа лечит, врач способствует Природе, курирует). Вся кли­ническая медицина (с клинической психотерапией внутри себя) основывается на этом глубоком гиппократовском афоризме. В кли­нической картине, клинически изученной врачом, наполненным дифференциально-диагностическими размышлениями-переживани­ями, по существу, записана-изображена понятным клиницисту язы­ком стихийная попытка природного самолечения — природная самозащита от вредоносных внешних и внутренних воздействий на заболевающего, заболевшего. Психотерапевтическим, клиническим приемам надлежит, по возможности, способствовать этой природ­ной самозащите. Например, гипноз как целебное состояние есть Природная помощь в том смысле, что являет собою ансамбль индивидуальных защитно-приспособительных реакций природы (сомнамбулических, деперсонализационных и т. д.) в ответ на гипнотизацию с выходом в кровь, как говорим, собственных, лучших на свете лекарств. Милтон Эриксон, кстати, убедительно прояснил, как часто гипнотическое состояние у многих людей происходит, возникает как бы само собою в нашей повседневности — только чуть тронь. Даже императивное лечебное внушение, как и терапевтичес­кий клинический анализ, всегда, думается, востребованы самой природой пациента, чаще не способной, однако, совершить такое решительное движение-самолечение без помогающего природе пси­хотерапевта. И клиническая терапия творчеством (Терапия творчес­ким самовыражением) обычно лишь способствует слабому-неоформленному потаенно-целительному природно-приспособительному тяготению к творчеству пациента с переживанием своей неполно­ценности и нерешительностью-скромностью в отношении творчес­ких занятий. Терапия творческим самовыражением есть, прежде всего, посильное изучение с пациентом его душевных расстройств, его характера-конституции (среди других характеров-конституций) в разнообразном творческом самовыражении с целью обрести уве­ренно собственную целебную вдохновенно-творческую дорогу в самом широком смысле. Метод складывается из множества спосо­бов оживления тоскующей от своей неполноценности души твор­чеством, любовью, смыслом.

Клиническая психотерапия душевно-сложного человека всегда была дружеским, более или менее глубоким, философским, есте­ственнонаучным изучением вместе с пациентом природы его стра­дания (в том числе и соматического) и способов помощи при этом страдании. То есть это всегда одухотворенно-реалистическая, педаго­гически-воспитательная работа, отправляющаяся от клинической картины, характера пациента. Так понимали клиническую психо­терапию ее основоположники — Эрнст Кречмер (1888–1964) и Се­мен Консторум (1890–1950).

Как уже не раз отмечал, любой душевно-сложный психотерапевт (т. е. нуждающийся, как подлинный психотерапевт, в т. н. личной психотерапии) психотерапевтическими методами, которые создает или выбирает, помогает прежде всего себе самому.

Думаю, что не по методам, методикам складываются истинные области психотерапии, а по природному мироощущению психоте­рапевтов, которое уточняется, крепнет, развивается в соответству­ющей психотерапевтической школе. Клиническая психотерапия — это не внушение, не гипноз, не рациональная (когнитивная) пси­хотерапия или аутогенная тренировка, не какие-то еще психотера­певтические методы, а все методы в клинико-психотерапевтическом их преломлении, то есть применение этих методов-механизмов в гиппократовском духе, на основе более или менее подробного изучения клиники, с выстраивающейся здесь (как и во всей клинической медицине) системой показаний и противопоказаний. Так, гипноз (гипнотический психотерапевтический механизм) возможно приме­нять-раскрывать и не клинически (в нашем смысле), а по-своему, прекрасно по-другому: психоаналитически (Шерток, 1982, 1992), эриксоновски (Эриксон, Росси, 1995), в духе нейролингвистического програм­мирования (Гриндер и Бэндлер, 1994), эклектически-психологичес­ки (Кратохвил — Kratochvil, 2001). Это касается не только гипноти­ческого, но и всех других психотерапевтических методов-механизмов: суггестивного, рационального-когнитивного, тренировочного, пове­денческого, активирующего, группового, игрового, аналитическо­го, телесно-ориентированного, креативного (подробнее — Бурно, 2000). Кстати, разве Эуген Блейлер и Эрнст Кречмер не применя­ли-раскрывали клинически (непсихоаналитически) аналитический (психоаналитический) психотерапевтический механизм?

Творцы и последователи клинической психотерапии, в основном, люди, склонные к психотерапии (в том числе личной), исходящей из их материалистического, нередко одухотворенно-материалисти­ческого, мироощущения: синтонные, психастенические, авторитар­ные, некоторые полифонические характеры. Это, например, Брэд, Форель, Дюбуа, Дежерин, Корсаков, Токарский, Солье, Сикорский, Суханов, Бехтерев, Платонов, Клези, Макс Мюллер, Эуген Блейлер, Каннабих, Вельвовский, Броди, Рожнов. Не называю ныне здравству­ющих отечественных психотерапевтов. Клиническая психотерапия своим реалистическим мироощущением, характерами своих твор­цов и последователей сродни также целительным для реалистов философии Фейербаха, Белинского, Чернышевского, Энгельса, реалистическому художественному творчеству. Художники-реалис­ты также идут от природы характеров и даже особенностей душев­ного расстройства своих героев. Так, Тургенев изображал раз­нообразные характерологические типы русских дворян, разночин­цев-нигилистов, «тургеневских девушек». Типы эпилептиков и психопатов у Достоевского, типы здоровых и душевнобольных у Гаршина, Гончарова, Успенского, здоровые и патологические характе­ры у Бальзака и Толстого, известные всему миру чеховские характе­рологические типы — все они живут в нашей душе и основательно изучались, изучаются психиатрами, психологами, филологами. Твор­чество русских и западных психологически-земных, задушевно-реалистических живописцев (в том числе импрессионистов) также срод­ни особенно одухотворенной клинической психотерапии.

2. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

В психологической (в широком смысле) психотерапии обнаруживают себя психологические, педагогические, философские, со­циологические модели психотерапии (см. о них у Макарова, 2001). Психологическая психотерапия, выражая собою идеалистическое мироощущение-мировоззрение, складывается сегодня из психоди-намических, экзистенциально-гуманистических подходов и разнообразной религиозной психотерапии, включающей в себя трансперсональную, православную психотерапию, позитивную психотерапию, духовные практики, народную медицину. Для психологического (в широком смысле) психотерапевта личность, а нередко и харак­тер — это не то идеальное, чем светится тело, а изначально суще­ствующая бесконечная духовная Тайна, которая лишь гнездится на время жизни в сосуде какой-то телесной конституции. Психологи­ческим психотерапевтом может быть и врач, предрасположенный природой своей к психологически-идеалистическому мироощуще­нию, которое целительно для него самого. Чаще, однако, психо­логические психотерапевты — это психологи, педагоги, другие гу­манитарии по своему базовому образованию. Они идут в своих пси­хотерапевтических воздействиях не от клинической картины, характеров в их природно-клиническом понимании, а от той или иной изначально существующей психологической ориентации, слиш­ком субъективно-личностной, такой индивидуальной, такой удиви­тельной для здравого смысла, что многим здравым реалистам кажет­ся сказкой. Но это не сказка, это правда жизни таких людей, как психологические психотерапевты. Другое дело, что каждый из них часто своей личной правдой стремится охватить все Человечество.

Современная, сложная психологическая психотерапия начинает­ся, понятно, из работ Фрейда. Позднее стали разрабатываться (не­редко психоаналитиками, не удовлетворенными исследовательской холодноватостью психоанализа) экзистенциально-гуманистические и религиозные подходы. Чаще всего психологические психотера­певты, сколько могу судить по их творчеству и воспоминаниям со­временников, отличаются различными вариантами идеалистичес­кого (аутистического) строя души. Это, например, Гейнрот, Адлер, Куэ, Шульц, Фромм, Морено, Александер, Роджерс, Маслоу, Манфред Блейлер, Ассаджиолли, Мясищев, Франкл, Берн, Мэй, Шерток, Вольфганг Кречмер, Бьюдженталь, Бенедетти. Можно было бы, конечно, рассказывать о каждом из них. В сущности, это материал для занятий в ТТС. Так, например, трансактный анализ Эрика Бер­на творится, разрабатывается, применяется психотерапевтами, в основном, синтоноподобного аутистического склада, чем объясня­ется его особая, не свойственная психоаналитическим методам живость, прагматичность, гуманистичность, равнодушие к класси­чески-психоаналитическим раскопкам детства и т.д. Психотерапия «диалогическим пассивированием» Гаэтано Бенедетти, психологи­ческая в своей основе, в соответствии со сложно-эклектическим мироощущением этого глубокого психиатра-психотерапевта явля­ется эклектической и в своих формах (см. Бурно, 1995).

Психологической психотерапии сродни символическое, сновидное, модернистское, религиозное художественное творчество. Например, Данте, Тютчев, Метерлинк, Гессе, Фолкнер, Гумилев, Ахматова, Камю, Сартр, Фриш, Борхес, Кандинский, Модильяни, Н. Рерих, Шагал. Если реалистические художники идут от характе­ров, то в творчестве идеалистических художников, по сути дела, и нет характеров, кроме характера самого аутистического художни­ка. Психологической психотерапии созвучны и интеллектуально-хо­лодноватая западная идеалистическая философия Канта, Гегеля, и трепетно-нежная, глубинно-скромная русская религиозная фило­софия Соловьева, Бердяева, Булгакова, Франка, Ильина, Лосского. Слова «сродни» и «созвучно» употребляю здесь и в том смысле, что, например, если бы Чехов стал психотерапевтом, то, скорее всего, клиническим психотерапевтом, а Камю, Борхес — психологическими психотерапевтами.

Таким образом, подчеркиваю, основа различия между направ­лениями (областями) психотерапии, по-моему, не столько в работающих здесь разнообразных психотерапевтических механизмах, сколько в самих философских мироощущениях или же их отсут­ствии.

3. ПОЛИФОНИЧЕСКАЯ (СЮРРЕАЛИСТИЧЕСКАЯ, ПОСТИМПРЕССИОНИС­ТИЧЕСКАЯ) ПСИХОТЕРАПИЯ

Полифоническая психотерапия есть одновременное психо­терапевтическое звучание в психотерапевтах с полифоническим характером (в смысле Добролюбовой, 1996) материалистического и идеалистического мироощущений по причине полифонического, «томографического» (расщепленно-разлаженного) характера ее творцов. Это, например, Парацельс, Юнг, Райх, Перлз, Лакан. Писал уже о лечебном творческом самовыражении этих душевнобольных психотерапевтов (Бурно, 2000). Такой психотерапии сродни фило­софия Кьеркегора, Шопенгауэра, Лосева. Из художников (в широ­ком смысле) им созвучны Босх, Дюрер, Гофман, Гоголь, художник Иванов, Джойс, Пруст, Сезанн, Ван Гог, Гоген, Рильке, Кафка, Да­ни, Михаил Булгаков, Пикассо, многие постимпрессионисты и сюрреалисты. Это по-своему глубинная психотерапия, целебно обога­щающая душу особенно эндогенно-процессуальных, депрессивных пациентов, если, конечно, не вырождается в руках психотерапевта и примитивную арифметику.

Из этого ни в коем случае не следует, что все юнгианцы, лакановцы, телесно-ориентированные терапевты и гештальтисты — полифонического склада души. Как раз последователи указанных терапевтов, не без участия своей полифонии сдвинувших глыбы в истории психотерапии, нередко отличаются хорошим душенным здоровьем, сглаживают экстравагантные острые углы творцов-первооткрывателей, переодевают открытие в привычные для скромных людей, просто обычные одежды. Так, они уже не сердятся и на свои архетипы, подобно Карлу Юнгу, которому приходилось ни архетипы «приручать», поскольку псевдогаллюцинаторно вмешивались в его мысли. Гештальт завершается у сегодняшних гештальтистов обычно без того, чтобы, подобно Фрицу Перлзу, среди своих учеников, обладать пациенткой на полу. И т. д. Это как здоро­вые художники, увлеченные, например, гравюрой Дюрера «Мелан­холия», этой таинственно-великой полифонической эмблемой, ти­пичной для эндогенно-процессуальных художников, эмблемой как выразительным философским рассказом в материально-застывших формах, подражая, создают тоже материально-застывшее, но впол­не здоровое изображение своего личного герба или герба города, или скрещение серпа и молота как напоминание-рассказ о союзе рабо­чего с крестьянином.

Впервые, сколько могу судить, ясно увидела эмблему во многих художественных произведениях полифонистов Е. А. Добролюбова (2000а), впоследствии сделавшая здесь уточнение: «Произведение полифониста с «художественным» ведущим радикалом — сказка; автор «эмблемы» в художественном творчестве — полифонист-пси­хастеник» (Добролюбова, 2000б).

Если творческий реалист, одухотворенный материалист в искус­стве, науке, в психотерапии стремится выразить по-своему природу своего духа, а творческий аутист стремится по-своему выразить изначальный Дух, то некоторые полифонисты-сюрреалисты нередко одновременно стремятся выразить себя и бегут от себя. Им бывает мучительно быть собою, чувствовать, что находишь себя, свое. И не менее мучительно для них себя терять. Это и обнаруживается по­рою так ярко в «томографическом» творчестве этих полифоничес­ких талантов и гениев, открывших миру, особенно в XX веке, сюрреалистически-зловещие и постимпрессионистически-сказочные, нередко прекрасные бездны человеческого духа. Довольно здесь вспомнить сюрреалиста Дали и постимпрессиониста Ван Гога.

Практически всегда, однако, в психотерапии полифонических психотерапевтов сюрреалистически или постимпрессионистически соединяются (пусть в самых мягких формах) переживание изна­чальной чересчур полнокровно сгущенной материальности (порою до яркой влеченческой чувственности) со сказочной или зловещей нездешностью.

4. ПРАГМАТИЧЕСКИ-ТЕХНИЧЕСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ

Прагматически-техническая психотерапия отодвигает в сторону за ненадобностью— мироощущения-мировоззрения и теории. Это Нейролингвистическое программирование (НЛП), некоторые сугубо технические когнитивно-поведенческие приемы (в том числе многое обескровленное из техник Бека и Эллиса), многие гипнотически-эриксоновские и гештальт-техники. Впрочем, техники склонны перемешиваться между собою, обретать совершенство, красивую, условно-рефлекторную, порою изящно-жонглерскую законченность, манипулируя человеком, как и художественные произведения массовой культуры (Руднев, 1997). Техники проник­нуты также суггестией (внушением). Надежда Владиславова заме­чательно показывает в своих работах о русском боевом НЛП в Чеч­не, как НЛП основано на «вере в "магию" техник», и определяет НЛП «как диалог, как терапию веры — верой» (Владиславова, 2000: 208). Здесь, кстати, вспоминается, что и шаман сам должен впа­дать в транс во время своего сеанса.

Если многим психологическим психотерапевтическим подходам созвучен модернизм в искусстве, литературе (модернизм как нова­торство в области художественной формы, содержания), то многим прагматически-техническим психотерапевтическим подходам более сродни авангардизм (в том числе в виде своей поп-артовской ветви — не художественность-душа, а просто «обозначение» (desig­nate — лат.)). См. о существе авангардизма, о характерологической разнице между модернизмом и авангардизмом — у В. Г. Власова (1995) и В. П. Руднева (1997).

Поп-арт, кстати, широко востребован сегодня (как и вся массовая культура) людской массой в качестве бездумной, но нередко по-своему законченно-красивой душевной гимнастики и так же засло­няет собою глубокое, содержательное, одухотворенное художествен­ное творчество, как прагматически-техническая психотерапия заслоняет сегодня глубокую, личностную психотерапию, психоте­рапию переживанием. Но уж так изменилась жизнь на Земле.

Основная масса Человечества — душевно здорова (это прекрас­но!), не отличается глубинной сложностью переживаний, неиско­ренимыми патологическими характерами, депрессивными страда­ниями. Эти люди особенно подвержены моде, и в своих массово-неглубоких душевных трудностях, в душевном неуюте, в своих обычно нетяжелых невротических расстройствах они целебно-благотворно тянутся к массовой культуре и массовой психотерапии, также лишенным каких-либо глубоких переживаний. Подлинное

страдание так же редко, как и творческая духовная глубина-сложность. Там, где нет глубоких интересов, без удовлетворения которых человек плохо себя чувствует, там обычно царствует мода и служение влечениям. Вчера было модно читать литературные журналы, сегодня модно торговать и т. д. Людям необходимо для души, для радости сообразное их природе и обстоятельствам жизни. Все-таки конформное еще не значит безнравственное. В Человечестве, к счастью, много простого Добра.

Конечно, от «математически безошибочного счастья» замятинского романа «Мы» веет предупредительно трагически-автоматической, зловеще-недоброй технократической бездуховностью, которая не нуждается в психотерапии и культуре вообще. Убежден, однако, что всегда будут на свете люди со страдающей сложной душой, способные к подлинно духовному творчеству-самолечению. Они-то и смогут, хотя бы по временам, «заражать» своей духовной творческой жизнью, нравственными идеалами, переживаниями массу более или менее добрых от природы, образованных людей, как это бывало и в прежние времена. Просто сегодня такой уж малодуховный круг жизни, когда в целительном глубоком духовном воз­действии (в том числе психотерапевтическом) нуждаются, в основ­ном, страдающие от своей болезненной душевной, духовной слож­ности. Им и помогает существенно не техническая психотерапия, а терапия целебным переживанием — Терапия духовной культурой (экзистенциально-гуманистическая и религиозная психотерапия, клиническая одухотворенная психотерапия и, в том числе, клини­ческая терапия творчеством — ТТС). А множеству несложных лю­дей со здоровыми душевными трудностями довольно и техник праг­матической психотерапии.

С годами все более убеждаюсь в том, что подлинная психотера­пия, во всяком случае, душевно, духовно более или менее сложных пациентов невозможна в России без сочувствующего, искреннего терапевтического переживания (сопереживания) — даже в гипноти­ческом сеансе. Переживание психотерапевта побуждает пациента к собственному целительному переживанию. Борис Воскресенский пишет: «Психотерапию я понимаю как лечение переживаниями. Не обязательно психическими воздействиями именно врача, но пере­живаниями, обусловленными всем культурно-историческим опытом человечества. Это и природа, и книги, и искусство, и творческое самовыражение самого пациента— словом, все проявления духов­ной культуры. <...> Традиционные психотерапевтические методы — гипноз, аутогенная тренировка, рациональная психотерапия и др.— частные варианты из этой сокровищницы» (Воскресенский, 1997: 12). Это, по-моему, так и есть.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Так видится мне в своих основах панорама сегодняшней психо­терапии, исходя из творческой природы психотерапевтов, нуждаю­щихся каждый в своей личной психотерапии, то есть из Терапии творческим самовыражением.

Эти четыре области-направления психотерапии в стихийных или научно разработанных формах существовали всегда в Человечестве, но в соответствии с историческими и другими закономерностями развития Человечества какая-то область психотерапии или ее ветвь, веточка выходили на первый план, заслоняя собою другое. Конечно, тут не все так прямо «по клеткам» разделено. Я говорю лишь о природной предрасположенности психотерапевта к определенному психотерапевтическому мироощущению, то есть о тенденциях, ориентирах. Существует множество красок, оттенков, покрывающих разнообразные психотерапевтические методы, но есть и глу­бинные, природные стержни. Так, ТТС — клинико-психотерапевтический метод, но, независимо от меня, стали его применять и не­клиницисты, например, психотерапевты аутистического склада: психологи, социологи, филологи, философы. Их объединяет инте­рес к клинике, характерам, хотя клиника, характер для многих из них — лишь важный, ценный сосуд-приемник, улавливающий из­начальный Дух, проникающийся им. А Дух существует изначально, сам по себе. Конечно, это ТТС, «подмоченная» в своей мироощущенческой основе. Но психолог-аутист может помогать этим мето­дом, особенно людям, подобным ему своим характером, глубже и светлее, чем самый одухотворенный материалист-клиницист. Именно здесь ТТС близко подходит к психологической психотерапии твор­чеством (экзистенциально-гуманистическая психотерапия, арт-тера­пия, религиозная психотерапия). Но тот, кто не испытывает интере­са к характерам, клинике, к зависимости целительного творческого процесса от всего этого,— тот не способен к ТТС.

Терапия творческим самовыражением как изучение в лечебном процессе вместе с психотерапевтом характеров, клиники для своих целебных творческих дорог, несмотря на подобную некоторую мироощущенческую «подмоченность», новые краски, оттенки, все равно остается самою собой в области Клинической психотерапии, потому что родилась в клиницизме, особенно «органична» клиническому мироощущению.

Прагматически-техническая психотерапия, показанная, в основ­ном, здоровым людям и легким невротикам, не требует целитель­ного личностного переживания психотерапевта. Будь то техники НЛП, будь то групповые технические (без души) гипнотические сеансы. Преподаватели технической психотерапии и предупреждают обычно своих учеников: «Если будете переживать с каждым клиентом, то скоро от вас ничего не останется». И, в самом деле, весьма удачно здесь слово «клиент». Как в парикмахерской или прачечной, тоже без переживания. Я как-то об этом раньше не думал. А без психотерапевтического переживания у психотерапевта может быть множество клиентов.

Недавно спросил одного из наших кафедральных клинических ординаторов, хочет он в будущем помогать больным или более или менее здоровым, с переживанием или технически? «Конечно, здоровым чистосердечно ответил он. — И, конечно, технически. Ведь больным технически не поможешь. И с больным сколько нужно возится… А деньги-то надо зарабатывать!» Ну что же, для каждого свое. Есть и немало психотерапевтов, способных помогать только больным людям, потому что любят их больше, чем здоровых.

К сожалению, возможно психотерапевтически (и то не всегда) освободить прежде здорового человека лишь от невротических расстройств (страхи, бессонница, вегетативные дисфункции, истеричес­кие головные боли, ком в горле и т. д.) и болезненных переживаний по причине обрушившихся на него душевных ударов. В остальных психотерапевтических случаях речь идет о болезненно-характеро­логических переживаниях, хронических тревожно-депрессивных расстройствах и т. п. Здесь попытки реконструировать природу (сво­еобразную своей хронической патологией) ничего не дают. Это не попавшая в переплет «всеядная» конформная личность, которая способна реконструироваться и психоанализом, и голотропной те­рапией, личность, которую возможно психотерапевтически очаро­вать каким-либо экзистенциальным подходом и гипнотической эриксоновской техникой. Здесь остается клиническая психотерапия: изучать, как защищается сама природа, и способствовать ее защите по тем же дорогам, подобными способами, но более совершенны­ми в сравнении со стихией.

Итак, ТТС показана более или менее сложным душой людям, у которых невротические, личностные (характерологические), депрес­сивные расстройства несут в себе и сложное, нередко тягостно-деперсонализационное переживание своей несамособойности-неполноценности, свойственное особенно, в мягких своих формах, российской интеллигенции XIX века. Эти сегодняшние дефензивные пациенты остались, в сущности, такими же по картине своего страдания, как и дефензивный Володя из одноименного чеховского рассказа. Они-то и тянутся к мировой классике всех веков, к русской реалистической психологической культуре XIX века, ко всему, наполненному нрав­ственно-этическими переживаниями, сомнениями, поисками духовно прекрасного в маленьком человеке. Тянутся к Терапии творческим самовыражением, которая неавторитарно предлагает разные дороги целебно-творческой жизни в соответствии с природными (клиничес­кими или субклиническими) особенностями хронического страдания. Создается впечатление, во всяком случае, в нашей кафедральной амбулатории (кафедра психотерапии и медицинской психологии Рос­сийской медицинской академии последипломного образования), что сегодня к глубокому, серьезному целебному самопознанию, творче­ству, чтению одухотворенно-серьезной классики, переживанию кар­тин Дюрера, Брейгеля, Рембрандта, Поленова, Левитана и им подоб­ных расположены лишь люди, серьезно страдающие тревожно-деп­рессивным переживанием своей неполноценности. Так же расположены эти люди к терапии творческим общением с природой, к целительному погружению в прошлое и т. д. Расположены потому, что только это и помогает им по-настоящему выживать.

ТТС — довольно сложное, даже опасное оружие. Применять ее в психиатрии следует клинико-дифференцированно, осторожно. Так, шизотипическому пациенту с ярко выраженным истерическим радикалом стремление ТТС подробно разобраться в природе характера может представиться «ересью-ахинеей», поскольку для него ха­рактер — «вечная тайна», которую нельзя трогать исследованием. Для другого же шизотипического человека, с преобладающим пси­хастеническим радикалом, ТТС — единственно возможный способ смягчить страдания.

Наконец, ТТС, сформировавшаяся в попытках помочь, прежде всего, типичным российским дефензивным интеллигентам в россий­ской культуре и среди российской природы, есть, думается, метод (система) национальной российской Терапии духовной культурой. В то же время ТТС, надеюсь, помогает по-своему рассмотреть и по-своему понять сегодняшнее так называемое вавилонское смешение языков психотерапии.