Гофман и я

Художественный стиль Гофмана часто называют магическим реализмом. Биограф писателя Габриэль Виткоп-Менардо (Виткоп-Менардо, 1999) передаёт суть его творчества следующей метафорой: мир Гофмана можно представить себе в образе замёрзшего пруда, где на коньках катаются люди, причём каждый из них является вполне реальным, «земным» персонажем. Но лёд настолько тонок и прозрачен, что под ним видятся фантастические фигуры, всплывающие из глубин. Временами, добавляет Менардо, лёд даёт трещину, и один из развлекающихся уходит под воду. Таким образом, мир Гофмана — это удивительное соединение реалистического, фантастического и трагического (иногда трагикомического), моментов, сплетающих всю ткань его творчества.

Магический реализм Гофмана весьма созвучен моему душевному складу. Его новеллы будят воображение, поднимают над повседневностью. Многие персонажи имеют как бы двойную природу, поскольку за бюргерской внешностью скрывается фантастический образ. Так крёстный Дроссельмейер из «Щелкунчика и мышиного короля» (Гофман, 1983) одновременно является и прусским чиновником, и могущественным волшебником, чей племянник превращён злыми силами в деревянную куклу. Добродушный лентяй Перегринус Тис из «Повелителя блох» на самом деле оказывается чародеем-королём, владеющим огненным карбункулом. Магические трансформации, происходящие в новеллах Гофмана на каждом шагу, несмотря на реалистический контекст, позволяют на какое-то время забыть об окружающей действительности и погрузиться в мир грёз и фантазий.

Гофмана нередко называют «певцом жути», подразумевая леденящие кровь истории, которые также в изобилии встречаются на страницах его произведений. Чего стоит хотя бы сцена нападения королевы Мышильды на спящую принцессу Пирлипат в уже упомянутой сказке «Щелкунчик и мышиный король», или страшный призрак, преследующий главного героя в «Песочном человеке». Тревожно-мрачное настроение, присутствующее во многих произведениях немецкого писателя, корреспондирует с моими собственными глубинными переживаниями, ощущением некоей изначальной тревоги-скорби, пронизывающей мироздание.

Однако не менее привлекательной для меня оказывается едкая ирония Гофмана, его умение выставить на посмешище. Уникальным в этом смысле является эпизод с судебным расследованием, проводимым глупым чиновником-карьеристом в «Повелителе блох». Склонность писателя к комедиантству несколько смягчает тревожную напряжённость его произведений.

Творчество Гофмана чрезвычайно многогранно, что вполне соответствует полифоническому характерологическому складу. Люди самых разных характеров могут найти в нём близкое и созвучное себе. От аутистической загадочности до демонстративной язвительности. От психастенической тревожности до эпилептоидной разрушительности. Лично меня писатель завораживает чарами своей фантазии, пугает, и одновременно избавляет от страха шутливо-ироническим настроением.