- Главная
- ПАТОГРАФИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
- О патографии
Шувалов А. В. Безумие и гениальность: к истории изучения феномена
Связь гениального творчества с психическими расстройствами отмечалась на протяжении длительного исторического периода. Ещё до того, как первый автор смог сформулировать в конкретной форме эту идею, она нашла своё отражение в древнейших языках планеты. Некоторые из них имеют одинаковые слова как для обозначения психического расстройства, так и высокой творческой способности: древнегреческое «мания», древнееврейское «нави», санскритское «ниграта» означали и «безумие», и «пророчество». В древнеисландском языке одним словом обозначали и понятие «бешеный», и «дух, поэзия». Характерны также пословицы и поговорки различных народов, касающиеся этой темы: «Слишком умный подчас не очень-то отличается от дурака» (индийская; аналогичная есть у японцев); «Если ума слишком много, человек становится бесноватым» (киргизская); «Все таланты близки к безумию» (итальянская); «Кто в пять лет взрослый человек, тот в 15-летнем возрасте сумасшедший» (английская) и т. п.
Гениальное творчество и психическое нарушение объединялись как по внешнему сходству, так и из-за своего отличия от обычных проявлений душевной деятельности. Необыкновенные творческие способности, как и психические аномалии, вызываются божеством. Подтверждение этому можно найти у Гомера (VII в. до н. э.):
«...глядят на певца, который богами,
Пенью обученный, песни прелестные им распевает...
Боги тебе помутили рассудок!
Могут безумным они и очень разумного сделать
И рассудительность дать человеку с легчайшим рассудком».
(«Одиссея», XYII, XXIII).
В это же время звучит мысль о единстве процесса творческого познания с мучениями, болезненным состоянием:
«Через муки, через боль
Зевс ведёт людей к уму,
К разумению ведёт...
За знанье мы
Ценой страданий должны платить».
(Эсхил. «Агамемнон»).
Древнегреческий драматург Эврипид (480–406 до н.э.) отмечал тесную связь между такими состояниями, как опьянение, безумие и экстаз художника. Подобной же мысли придерживался и Демокрит (460–370 до н. э.): «Без безумия не может быть ни один великий поэт». Специфичность художественного творчества, согласно Платону (427–347 до н.э.), выражается в «одержимости» поэта. В диалоге «Ион» Сократу приписываются следующие слова: «Все хорошие эпические поэты слагают свои прекрасные поэмы не благодаря искусству, а лишь в состоянии вдохновения и одержимости». Платон неоднократно возвращается к утверждению, что поэт творит только тогда, когда его рассудок отступает на второй план и им овладевает божественное исступление. Наиболее конкретно эта мысль выражена в диалоге «Федр»: «Третий вид одержимости и неистовства — от Муз... Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря лишь искусству станет изрядным поэтом, тот ещё далёк от совершенства: Творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых».
Аристотель (384–322 до н. э.) попытался естественнонаучно объяснить тайны творчества. Он одним из первых пришёл к выводу, что талант — природный дар, естественная способность человека и задавался вопросом: «Почему люди, блиставшие талантом в области философии, или в управлении государством, или в поэтическом творчестве, или в занятиях искусствами, — почему все они, по-видимому, были меланхоликами?». Сенека («О спокойствии духа») приписывает Аристотелю следующую фразу: «Не бывает великого ума без примеси безумства».
Приведённые точки зрения представляют лишь исторический интерес. Но они являются примечательным свидетельством наблюдательности, примером своеобразного понимания нашими предками реальных событий.
В средние века понятия гениальности и психического нарушения всё больше соединялись. Психически больных считали одержимыми дьяволом, околдованными, а людей с незаурядными способностями и достигшими всемирной известности — святыми, как и некоторых душевнобольных, страдавших религиозным бредом с соответствующими галлюцинациями[1]. Учёные обращались к проблеме гениальности и в эпоху Ренессанса, но научное решение вопроса в то время было ещё невозможным. Приведём краткий обзор, подтверждающий то внимание, которое уделяли мыслители данной проблеме.
Профессор медицины в Базеле, психиатр Феликс Платер (1537–1614) считал, что выдающиеся в какой-либо области люди должны быть чудаками, чтобы суметь завоевать похвалу и признание своих современников.
У Шекспира (1564–1616) встречаем следующее наблюдение:
«Поэта взор в возвышенном безумье
Блуждает между небом и землёй».
(«Сон в летнюю ночь»,V, l).
Итальянский учёный и писатель Томмазо Кампанелла (1568–1639) в своём 'Городе Солнца» приходит к выводу, что эпилепсия — признак исключительной одарённости: Геркулес, Скот, Сократ, Каллимах и Магомет страдали этой же болезнью». (Заметим, что данное предположение было высказано более чем за 250 лет до теории Ч. Ломброзо).
Французский философ и учёный Блез Паскаль (1623–1662) утверждал: «Чрезмерный ум близок к чрезмерному безумию» и представлял в качестве печального подтверждения свою собственную личность.
Соотечественник Шекспира, поэт и драматург Джон Драйден (1631–1700) писал:
«Высокий ум безумию сосед,
Границы твёрдой между ними нет».
Итак, мы достигли 18-го столетия, но и к этому времени проблема не была даже серьёзно разработана. Догадки сверкали в афоризмах, не становясь достоянием научного подхода. Однако внимание исследователей к этой проблеме не ослабевало. Дени Дидро (1713–1784), французский писатель и философ, писал в «Энциклопедии» (1751): «Натуры с мечтательным и меланхоличным предрасположением время от времени открывают такие тайники своей души, что приходят сначала к возвышенным, а затем к сумасшедшим мыслям. Ими они обязаны нарушению психических механизмов... Увы! и почему гений и помешательство стоят так близко друг к другу?».
Французский писатель Стендаль (1783–1842) в своей «Истории живописи в Италии» в 1817 г. не без основания пишет: «...известную долю биографии великих людей должны написать их врачи». Ещё один французский поэт и политический деятель Ламартин (1790-1869) уверенно называл гениальность болезнью: «Гений в себе самом несёт зародыши разрушения: смерть, безумие, которые разрушают его, как червь плод».
Первые фундаментальные работы, специально посвящённые вопросу взаимоотношений творчества и психических нарушений появляются только в начале XIX века. Рассмотрим некоторые из них.
В философии Артура Шопенгауэра (1788–1860) значительное место занимает проблема гениальности. Уже из определения гения, которое даёт Шопенгауэр, — «Гений заключается в ненормальном избытке интеллекта» — видно, что речь идёт не только о количественной дефиниции («избыток»), но и о качественной — «ненормальный избыток». Гениальность противопоставляется им социальной активности и здравому смыслу: «Умный, поскольку и пока он таков, не будет гениальным, а гениальный, поскольку и пока он таков, не будет умным».. Шопенгауэр не только констатирует, как и его многочисленные предшественники, близость гениального творчества к психическому нарушению, но пытается дать этому объяснение, исходя из своей мировоззренческой системы: «Замеченное сродство гения с безумием главным образом основывается именно на этом, свойственном гению, но неестественном отрешении интеллекта от воли». Побудительным механизмом гениального творчества Шопенгауэр считал страдание: «Пока имеешь то, что удовлетворяет волю или только обещает удовлетворение, дело не доходит до гениального творчества, ибо внимание направлено на собственную личность... Страдание — условие деятельности гения. Вы полагаете, что Шекспир и Гёте творили бы или Платон философствовал бы, а Кант критиковал бы разум, если бы они нашли удовлетворение и довольство в окружающем их действительном мире, и если бы им было в нём хорошо и их желания исполнялись?».
Заслугу первой естественнонаучной разработки этого вопроса приписывают французскому врачу Моро де Туру (1804–1884), который считал, что «гений, как и всякое состояние умственного динамизма, должен иметь свою органическую основу. Эта основа есть полупатологическое состояние мозга, нервный эретизм... Определяя гений словом невроз, мы только выражаем факт чистой физиологии и подчиняем органическим законам психологическое явление, которое почему-то всегда считали чуждым этому закону».
С работ итальянского ученого Чезаре Ломброзо (1836–1909) начинается новый яркий период в развитии этой проблемы. Название книги Ломброзо «Гениальность и помешательство» (1864) превратилось в крылатую фразу и надолго стало одиозным выражением. Ломброзо пытался доказать, что гениальное творчество — следствие скрытой эпилепсии, которая вместо судорожных припадков проявляется приступами творческого вдохновения. Такое предположение можно объяснить тем, что в то время учение об эпилепсии и её психических эквивалентах было модным в психиатрии. Однако, в чем нельзя отказать Ломброзо, так это в богатом собрании патографических материалов из жизни выдающихся людей и в некоторых метких научных наблюдениях. Основная мысль Ломброзо — гениальное творчество болезненно — была не нова и не принадлежала ему, а там, где он хотел быть оригинальным, уподобляя гениальность эпилепсии, он сильно заблуждался. По иронии судьбы именно истинные эпилептики среди гениальных людей встречаются лишь в редких случаях. Тем не менее, Ломброзо можно причислить, несмотря на все доставшиеся на его долю нарекания, к тем исследователям, которые оплодотворяют науку даже своими заблуждениями. Вся последующая литература по данному вопросу вольно или невольно группировалась в зависимости от своего отношения к основному тезису Ломброзо. И в каждой группе было достаточно самых авторитетных представителей.
Фридрих Ницше (1844–1900) в своей книге «Человеческое, слишком человеческое» (1878) пишет, имея в виду гениев, «...придаток полубезумия всегда хорошо помогал им», так как «безумные идеи часто имеют значение целебных ядов».
После первого десятилетия двадцатого века возросла четкость психиатрической диагностики. К этому же времени относится начало влияния психоаналитической школы. Согласно Зигмунду Фрейду (1856-1939), талант представляет из себя врождённое умение сублимировать свои глубинные сексуальные комплексы; такая сублимация влечет за собой порою невротические или психотические осложнения. «В сущности своей художник это интравертированный, которому недалеко до невроза. В нем теснятся сверхсильные влечения, он хотел бы получать почести, власть, богатство, славу и любовь женщин; но у него нет средств, чтобы добиться их удовлетворения. А потому, как всякий неудовлетворенный человек, он отворачивается от действительности и переносит весь свой интерес, а также свое либидо на желанные образы своей фантазии, откуда мог бы открыться путь к неврозу» (Фрейд, 1917).
Крупнейший швейцарский психиатр Эуген Блейлер (1857–1939) выдвинул несколько постулатов: «1) Гениальность есть такое же уклонение от нормы, как и все остальные; само собою понятно, что она встречается гораздо реже остальных нежелательных уклонений... 2) Тенденция к отклонению обыкновенно касается всего организма... Поэтому мы при аберрации[2]в стороны гениальности находим сравнительно часто и другие аномалии, уже большею частью отрицательного свойства (чувствительность, нервозность и т. д.). 3) Существует кроме того связь между гениальностью и душевной ненормальностью. Поэты и музыканты должны обладать более тонкими чувствами, что в повседневной жизни является помехой и доходит чуть ли не до степени болезни».
Основатель аналитической психологии Карл Густав Юнг (1875–1961) признает, что «художественное произведение возникает в условиях, сходных с условиями возникновения невроза». Однако, «художественное творчество не болезнь и тем самым требует совсем другой, не врачебно-медицинской ориентации». (Юнг, 1922).
В нашей стране проблема патологии творчества впервые наиболее полно изучалась Григорием Владимировичем Сегалиным (1878–1960), врачом и преподавателем Уральского политехнического института, предложившим специальный термин «эвропатология». Под последним подразумевалась «всякая патология, которая связана и сопровождается, так или иначе, с творчеством и творческой личностью». Согласно Г. В. Сегалину, в большинстве случаев наивысшей творческой продуктивности имеет место слияние психопатии и одаренности. Гениальную личность автор рассматривает как симбиоз двух скрещивающихся наследственных компонентов: потенциальной одарённости и психопатического компонента, причем последний освобождал из подсознательной сферы компонент одаренности и помогал ему проявить себя. Сам по себе, изолированно психоз никакого ценного творчества дать не может. Выступая против популярного в те годы направления по оздоровлению человека — евгеники, Сегалин писал: «…если в смысле стерилизации людей от плохой наследственности мы достигнем хороших результатов, зато в смысле рождения великих людей у нас будут отрицательные результаты, — нее будет ни одного великого или человека, ибо… генез великого человека связан органически с патологией, понимая патологию не как болезнь, а как биологический фактор, который является одним из сопутствующих биологических рычагов генетики в создании природы великих людей» (Сегалин, 1925). Издававшийся Сегалиным в 1925–1930 гг. «Клинический Архив Гениальности и Одарённости» был единственным не только в русской, но и в мировой научной литературе тех лет, положив начало концентрации и систематизации огромного материала по патологии клинико-психиатрического и литературно-биографического творчества. Стоит, однако, заметить, что, обнаружив много интересных и объективных закономерностей, авторы журнала нередко грешили излишней лёгкостью в «развешивании диагностических ярлыков» историческим лицам.
Заслуживает внимание мнение виднейшего немецкого психиатра и психолога Эрнста Кречмера (1888–1964), который писал в 1931 г., что психические заболевания, в особенности пограничные состояния, обнаруживаются среди гениальных людей гораздо чаще, чем среди обычного населения. У одарённых людей всегда присутствуют «психопатологические элементы», которые не только не оказывают неблагоприятного действия, но являются обязательной составной частью гения.
Один из основателей советской психиатрической школы В. А. Гиляровский (1876–1959) считал, что «нет принципиальной разницы между творчеством душевнобольного и творчеством нормального и даже одарённого человека… Обострённая благодаря болезни способность восприятия и самая односторонность мышления, наклонность к болезненным преувеличениям могут позволить лучше видеть отдельные стороны явлений, действительно существующие, но при обычных условиях тонущие и ускользающие в массе других» (Гиляровский, 1935). Однако, «ломброзианство» во всех его проявлениях в отечественной психиатрии не приветствовалось и возобновление отдельных патографических работ отмечено только с конца 60-х гг. (публикации Л. Л. Рохлина, А. Н. Мелохова, А. Е. Личко, С. Ш. Недувы, Р. Б. Хайкина, А. Д. Зурабашвили).
В 1967 г. в ФРГ шестым изданием вышла книга W. Lange-Eichbaum и W. Kurth «Genie, Irrsinn und Ruhm»1 — обзор теорий гениальности с обширным словарём персональных патографий. Основные положения авторов этого фундаментального руководства сводятся к следующему. Гений сам по себе может быть здоров и психические заболевания не являются непременным условием гениального творчества. «Но вся суть в том, что здоровых гениев в громадном меньшинстве, иначе не существовало бы и самой проблемы». Авторы предлагают новый термин «бионегативность», который охватывает «все биологически неблагоприятные и вредные для жизни процессы». Гениальные личности обнаруживают бионегативные черты в большем проценте случаев, чем представители среднего по одарённости населения. Понимание природы гениального творчества у авторов близко к сегалинскому: соединение одаренности с бионегативностью; причем они считают, что высокая духовная способность уже сама по себе является бионегативной чертой, так как мешает человеку успешно адаптироваться к существующим условиям жизни.
Среди современных американских исследователей следует упомянуть книгу J. L. Carlson, который, проведя статистическое изучение, пришёл к выводу, что риск психического заболевания у гениев значительно выше, следовательно, существует связь между творческим потенциалом и психотическим расстройством. «Предрасположенность к близорукости, шизофрении и алкоголизму — это та цена, которую платит человечество за высокую одаренность отдельных людей, без которых невозможен прогресс» (Carlson, 1978).
По мнению D. K. Simonton, среди гениев число психически больных не больше, чем среди остальной массы населения/психические отклонения не способствуют творчеству и возникают вследствие неприятия их деятельности или их идей, т.е. являются не причиной, а следствием достигнутых выдающихся успехов. Автор приходит к выводу, что необходимо проведение большого историко-метрического исследования по взаимосвязи гениальности с психическим расстройством. «Пока данный вопрос не будет решен, мы не узнаем, была ли неуравновешенность Ньютона или Микеланджело обязательным и неотъемлемым, случайным или вредным фактором при достижении ими своих успехов» (Simonton, 1984).
Советские ученые, как уже говорилось, старались обходить эту проблему стороной. Установка также во многом определялась профессией автора. В качестве иллюстрации приведем те варианты мнений, которые преобладают и до настоящего времени. Так, педагог А. Петровский считает, что «талант реализуется не благодаря, а вопреки неврозу» (1972); философ Е. С. Громов пишет: «не болезнь, а ее преодоление, торжество духа над физической немощью, жизнь, а не смерть питают вдохновение и являются необходимым условием творческой деятельности» (1970). Здесь болезнь уже принимается как что-то необходимое, что надо «преодолевать». Психиатр С. Ш. Недува приходит к выводу, что некоторые психопатологические расстройства могут «своеобразно расцвечивать» творческие возможности автора и не нарушать их» (1970). Автор первой отечественной монографии о гениях, написанной за последние 70 лет, Н. В. Гончаренко, пишет: «Данные о том, что больше сумасшедших среди гениев или меньше, чем среди обычных людей противоречивы. Все остальное только свидетельство необычности, яркости характера, огромной творческой мощи интеллекта, динамизма души гения, интенсивности его жизни, его чрезвычайной впечатлительности и обостренной восприимчивости... Гениальность не болезнь, гений не безумен» (Гончаренко, 1991).
И, наконец, эпизодически появляются мнения (Р. Артамонов, 1998), призывающие сохранять «врачебные тайны предков» и вообще закрыть тему или писать о болезнях великих людей, скрывая их имена. Такой путь «поможет нам принадлежать к добропорядочному обществу». На наш взгляд, при изучении психологии творчества этот путь явно тупиковый.
Таким образом, вырисовывается следующая картина. Одна группа авторов согласна с тем, что существует какая-то внутренняя связь между гениальным творчеством и психопатологическими расстройствами. Многие из них допускают, что психопатологические отклонения могут способствовать проявлению таланта или даже стимулировать его, как бы «разрыхляя» ту почву, на которой вырастает гениальное произведение. Патологическая примесь оказывает ферментативное (катализирующее) действие на творческий процесс.
Сторонники противоположного мнения заявляют, что гениальные произведения не могут создаваться благодаря психической ненормальности. Гений — высшее проявление здоровья, с биологической точки зрения это наиболее совершенный тип человека. Наличие у творца психической патологии объясняют следствием нервного перенапряжения. Болезнь, если она имеется, — не причина, а следствие гениального творчества.
Основываясь на данных справочного патографического материала, включающем более тысячи персоналий, можно предположить, что взаимоотношения между творческим процессом и психическими аномалиями носят неустойчивый характер и не могут быть заключены в рамки определенной закономерности, так как можно подобрать группы знаменитостей, которые будут с одинаковой убедительностью подтверждать ту или иную точку зрения. Правильнее было бы придерживаться индивидуального подхода, который только и может объяснить всю внешнюю противоречивость существующих фактов. В одном случае психическое нарушение может способствовать творчеству, в другом — оставаться индифферентным по отношению к творчеству, в третьем — угнетать или полностью разрушать творческий потенциал. Психическое заболевание может быть (в редких случаях) следствием напряженной творческой деятельности, следствием жизненных трудностей и непризнания, но может быть и причиной, мотивом или поводам для такой деятельности.
* * *
Считаем необходимым уточнить значение ключевого термина — «патография», понятие которого в последние годы стало несколько неопределенным. В 30-х гг. патографию определяли как «Биографию (главным образом выдающихся лиц), составленную с точки зрения характерологических и психопатологических данных и освещающую историю жизненного развития личности и творчества» (Я. П. Фрумкин, 1939), В современных психиатрических словарях термин трактуется как «Анализ литературных произведений с целью оценки личности автора (больного)» (В. С. Гуськов, 1965) или как «Изучение творчества писателей, поэтов, художников, мыслителей с целью оценки личности автора как психического больного» (В. М. Блейхер, И. В. Крук, 1995). В западногерманском словаре («Wörterbuch der Psychiatrie und ihrer Grenzgebiete», C. Haring, K. H. Leickert, 1968) квалифицируется как «Особая форма биографии. Жизнеописание с учетом (психо)-патологических феноменов». Наиболее современное толкование предложено профессором М. Е. Бурно (2000) и звучит следующим образом: «Патография… есть область клинической психотерапии… изучающая лечебное творчество одарённых людей, творчество, сообразное душевным, духовным особенностям творца». С нашей точки зрения наиболее важным моментом в дефиниции патографии является возможное ПОЗИТИВНОЕ ВЛИЯНИЕ психического расстройства на различные стадии творческого процесса.