Наши партнеры:
Московский гуманитарный университет
Кафедра психотерапии, медицинской психологии и сексологии Российской медицинской академии последипломного образования
Профессиональная психотерапевтическая лига

Бологов П. Эдгар По и Всеволод Гаршин: одна болезнь, одна судьба

«Вестник Запредельного, глашатай глубин и носитель тайн, бессмертный Эдгар, взявший в своем мировом служении великую тяжесть необходимости явить нам, как может быть одинока душа Человека среди людей…»

К. Бальмонт

 

 

Американский поэт и писатель Эдгар Аллан По (1809–1849). Родился в Бостоне, в семье странствующих актеров. После смерти матери в 1811 г. Эдгара разлучили с братом и сестрой — его взяла на воспитание семья табачного торговца Джона Аллана.

Учился в Виргинском университете, но из-за скупости отчима и карточных долгов вынужден был оставить университет, а впоследствии и военную академию. Как поэт дебютировал сборником «Тамерлан и другие стихотворения» (1827). После того как его рассказ «Рукопись, найденная в бутылке» (1836) выиграл конкурс на лучшую новеллу, По в 1835 г. стал редактором журнала «Южный литературный вестник»; он также возглавлял и другие литературные издания.

В 1836 г. женился на своей 14-летней кузине Виргинии. В 1838 г. вышла в свет «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима», а в 1840 г. в двух томах был издан сборник «Гротески и арабески».

После смерти Виргинии в 1847 г. По впал в депрессию, пытался покончить с собой, пристрастился к алкоголю и умер два года спустя.

Таковы вкратце сухие факты биографии замечательного писателя, влияние которого было огромным на судьбу всей мировой литературы. Личная же его судьба была безрадостна, беспросветна, ужасна. Он писал: « У меня такая угнетенность духа, которая погубит меня, если будет продолжаться… Ничто не может мне доставить радости… Убедите меня, что мне надо жить…». Он писал эти слова, когда ему было меньше тридцати лет. В сорок лет он умер. Вся его сознательная жизнь была заполнена бедой, удивительной тоской и ужасом, которые легли в основу его творчества.

Крайняя нервность и чувствительность его характера проявилась с детских лет. Его родители жили в нищете, они умерли, когда ребенку было два года. Воспитывался он в приемной семье, отношения с богатым отчимом не сложились. Не по годам самостоятельный и гордый мальчик никогда не обращался к нему с просьбами. Напротив, приемную мать Эдгар обожал и считал родной. Известно несколько случаев, когда в возрасте 5–7 лет ребенок впадал в странное оцепенение, не реагировал на обращения, иногда возбужденно бегал по дому. Нянька успокаивала его тем, что совала в рот хлеб, намоченный в вине. С позиций психопатологии можно рассматривать такие состояния как проявления органического расстройства, либо как раннюю кататонию.

В пятилетнем возрасте ребенок едва не погиб. Он упал с дерева в пруд. Мальчика вытащили из воды без пульса и едва вернули к жизни. Ранние впечатления навсегда врезались в память: ребенок панически боялся воды. В возрасте шести лет, его повезли в Англию, всю дорогу он не выходил из каюты и дрожал. Э. По долго не мог научиться плавать, хотя настойчиво стремился к этому. Однако он постиг эту науку уже будучи взрослым, и даже достигал рекордов, проплывая несколько миль. Однако эта попытка гиперкомпенсации детской фобии нередко приводила к беде. Часто плавание заканчивалось рвотой. Однажды он вышел из воды, весь покрытый волдырями. Неосознанный страх продолжал существовать.

Другим страхом, преследовавшим Э. По всю жизнь, был страх перед женщинами, вернее страх их потерять. Мать Эдгара По умерла, когда ребенку было два года. Эдгар По не мог ее помнить, но всю жизнь любил ее образ, никогда не расставаясь с ее портретом в медальоне. Когда он служил в армии и ему было 20 лет, умерла его любимая мачеха. Он не успел приехать на похороны, всю ночь проплакал на ее могиле, а затем, в возбужденном состоянии, пытался доказать, что ее похоронили заживо. Так родилась еще одна фобия: страх быть похороненным заживо нашел потом отражение в его рассказах.

Отношения с женщинами впоследствии у Эдгара По складывались из эмоциональных переживаний страха, радости и вины за радость. Он пишет женщине, в которую был влюблен (Е. Уитмен): «Я избегал вашего присутствия и даже города, в котором вы жили…». Мотив для того, чтобы избегать этой женщины был искусственным и придуманным — Э. По (не имея на то никаких оснований) считал ее замужней. Наконец он женится на своей 14-ти летней двоюродной сестре Вирджинии, но через 10 лет она умирает, и писатель вскоре после этого теряет рассудок. Немало романтических увлечений, имевших место на протяжении всей его жизни, сопровождались какой-то болезненной зачарованностью и ужасом. Можно вспомнить знаменитые рассказы «Лигейя», «Падение дома Ашеров», «Береника», «Черный кот», а также стихотворения «Ворон», «Улялюм», «Аннабель-Ли», которые принесли автору мировую известность и ассоциируются с мистикой, смертью, потерей любимой.

«Береника была мне двоюродной сестрой, и мы росли вместе в имении моего отца. Но как мало походили мы друг на друга! Я — слабый здоровьем, всегда погруженный в мрачные думы. Она — проворная и грациозная, переполняемая жизненными силами... О, эта великолепная и такая фантастическая красота! О, прелестная сильфида арнгеймских кущ!.. Но потом — потом все окутал таинственный и ужасный мрак, и лучше бы вовек не рассказывать этой повести. Недуг, роковой недуг, точно знойный вихрь пустыни, пронизал все ее естество; прямо на моих глазах в уме ее, привычках и нраве происходили глубочайшие перемены, и действие их было столь утонченным и страшным, что нарушало самую гармонию ее души...».

Таковы они были все — каждый раз чем-то несхожие с Вирджинией и тем не менее всегда ее повторяющие. Угасающие, бледные, словно покойницы, женщины, которые обычно состоят в родстве со своими возлюбленными, подстерегаемые призраком кровосмешения, таящимся во тьме фамильной усыпальницы. То была страница из жизни самого По.

Еще одним страхом, мучившим Эдгара По, был страх обнищания, который также, к сожалению, имел под собой реальные основания. Не желая быть приживальщиком при богатых родственниках, Эдгар По, будучи болезненно гордым человеком всегда пытался прожить лишь литературным трудом, что при зарождающемся американском капитализме, обрекало на жизнь в нищете. Гордость и подозрительность — вот, что определяло отношения писателя и с издателями и с собратьями по перу. Его тонкой, мистически-романтичной душе, его чуткой, нервной личностной организации, претило совмещать творчество с работой клерка или торговца. Таким образом, вся жизнь человека, составившего гений американской и мировой литературы, прошла в крайней нужде: в выпрашивании гонораров, в попытках пресечь «пиратские» издания своих произведений, в борьбе с плагиаторами.

Аффективные расстройства, которым Эдгар По был подвержен с юности, носили биполярный характер. Начались с маниакального аутохтонного состояния в 14 лет. Мании отличались клиническим полиморфизмом: как правило преобладал идеаторный компонент, всегда отмечалась высокая творческая продуктивность. Писатель мог не спать много дней, окружающим бросалась в глаза нетипичная в обычном состоянии словоохотливость, радушность. Однако как таковой аффект веселья, радости — отсутствовал. Также не отмечалось усиления моторики. Зачастую такие состояния сопровождались влюбленностью, тогда преобладали чувства восторженности и воодушевления. Можно сделать вывод об атипичном характере маниакальных состояний, несбалансированности классических компонентов аффективной триады. С возрастом атипия маний усилилась, и здесь наложили отпечаток как динамика заболевания в целом, так и злоупотребление алкоголем и наркотиками, о чем будет говориться особо. Примерно с 20–24 лет в маниакальных состояниях (возникающих около 2 раз в год, с длительностью до 4 месяцев) начинает преобладать взбудораженность, суетливость, иногда возникает тревога. Также в этих состояниях появляются эпизоды спутанности сознания с элементами ступора. Происходит явное утяжеление расстройств, которые уже выходят из аффективного круга, с присоединением неаффективных нарушений. К ним относятся транзиторные бредовые и субкататонические расстройства. Сам циркулярный аффект принимает смешанный характер.

Депрессивные состояния начинают возникать с 15-ти летнего возраста, поначалу по эндореактивным механизмам. Они сопровождались переживаниями грусти, слезливостью, стремлением к уединению. В депрессиях раннего периода жизни у Эдгара По также отмечалась высокая творческая активность: он писал меланхоличные мрачные стихи, переводил немецких и французских романтиков. Длились депрессии поначалу не более месяца и возникали реже, чем мании. Однако именно с депрессивных расстройств и начались алкогольные эксцессы писателя (напомним, что литературный дебют состоялся в возрасте 18 лет). С целью заглушить тоску он регулярно прибегает к небольшим дозам алкоголя. Субтильная телесная организация, а также возможные остаточные органические нарушения (как последствия физической травмы в детском возрасте), приводили к изначально плохой переносимости алкоголя. Тем не менее, По сразу начал с употребления самых крепких напитков — сначала бренди, а позднее — абсента. Употребление алкоголя носило дипсоманический характер, страдания физические были призваны заглушить душевную боль. В процессе доманифестного этапа заболевания в депрессивных состояниях отмечается динамика синдрома: к 22–24 годам становится более выражен тревожный компонент, на фоне алкогольного опьянения возникают кратковременные параноидные эпизоды, единичные ложные узнавания, идеи отношения и особого значения. Депрессии длились теперь в среднем 2–3 месяца, циркулярный аффект уже конкурировал с бредовой готовностью.

Первое развернутое психотическое состояние Э. По перенес в возрасте 30 лет. На фоне «черной меланхолии» и запоев появились устрашающие слуховые и зрительные галлюцинации. Появился бред преследования и воздействия. По считал, что собратья по перу сговорились уничтожить его, они, якобы, публикуют его произведения под своими именами, нанимают специальных «магнетизеров», с целью лишить его творческой силы и свести с ума. Приступ продолжался около 2-х месяцев. По его окончании писатель впал в апатию.

Как отражались болезненные переживания Э. По в его творчестве? Центральной фигурой в произведениях По изначала был неврастеник и ипохондрик, преследуемый кровосмесительными фантазиями мистик, жертва наркотического дурмана и суеверных страхов. То были многоликие ипостаси самого По и любимых им женщин, двойники, чей придуманный мир он наполнял страданием, пытаясь облегчить тем самым бремя печалей и разочарований, отягощавших его собственную жизнь. Дворцы, сады и покои, населенные этими призраками, блистают роскошным убранством, оно точно причудливая карикатура на нищенское убожество настоящих его жилищ и безотрадную обстановку тех мест, куда забрасывала его судьба. Трансцендентализм и спиритуализм уже начинали проникать в литературу и в творчестве По обретали особый, причудливо-жуткий оттенок. С тех пор как публика впервые окунулась в мрачную жуть готических романов, страсть ее к литературным ужасам не ослабевала. Впрочем, «Франкенштейн» и другие подобные истории, хотя от них порою и продирал мороз по коже, в конечном счете представляли собой не более чем дань литературной моде. Их герои походили скорее на восковых кукол, а не на людей из плоти и крови, и своей смертью пугали тем меньше, чем нереальнее казалось их существование. Напротив, нагнетенная до предела атмосфера новелл, которые начал теперь писать По, поражала своей подлинностью. Рисуемые им физические и душевные муки были отображением настоящих страданий, ужасов и боли. От страниц этих веяло удушливым могильным смрадом. Совершавшиеся на них убийства были жестоки и отвратительны, мертвецы — неукротимы в своем стремлении вторгнуться в мир живых. Все это поражало новизной и художественной силой.

В 34 года следует второй психотический приступ. Вновь звучит параноидная фабула бреда, вновь возникают «завистники» и «магнетизеры». Э. По даже вызывает на дуэль Г. Лонгфелло, обвинив его в плагиате. Приступ тянется около 4-х месяцев, на этот раз у писателя не возникает достаточной критики к бредовым переживаниям острого периода. Творческая его активность начинает ослабевать. После 1845 года он уже не пишет стихотворений, почти не переводит, уделяя больше времени газетно-журнальной деятельности.

Образы и сюжеты «Гротесков и арабесок», отражающие навязчивые душевные состояния самого По, тревожили его сознание, ибо он не мог не понимать, что многое в этих рассказах несло на себе явственный отпечаток каких-то психических отклонений — особенно в тех из них, где живописуются ужасающие муки терзаемой человеческой плоти и кровавые убийства или изображаются странные отношения между героями и героинями. И он вступил в борьбу с осаждавшими его темными и неведомыми силами. Больше всего его беспокоило то, что все написанное им до сих пор было словно продиктовано извне, помимо его собственной воли. Теперь он решил, что будет строить свои произведения по строгим законам логики, тщательно отбирая и анализируя. Так появился на свет последний из придуманных По литературных персонажей. На этот раз, встревоженный последствиями умственного расстройства, По ищет спасения от нависшей опасности, перевоплощаясь в героя, который рисуется в его воображении как наделенный сверхъестественной силой ума логик, блестящий аналитик, легко распутывающий любые загадки и головоломки, удачливый кладоискатель и проницательный детектив, раскрывающий [преступления]. Тогда же он довел до совершенства свой метод логических рассуждений, придав ему форму литературного приема, который использовал в рассказах «Убийство на улице Морг», «Тайна Мари Роже» и «Низвержение в Мальстрем». В них появляется последний и самый оригинальный из созданных им героев — «непогрешимый логик».

Перенесенные психозы отражаются на характере Э. По и его отношениях с окружающими. Подозрительность и недоверчивость распространяются на самых близких друзей. Нарастает замкнутость, нетерпимость к критике. Аффективные расстройства становятся более стертыми, в гипоманиях появляется «охота к перемене мест», тяга к постоянным бесцельным путешествиям; депрессии сопровождаются оттенком дисфории и брутальности.

В 1847 году жена Э. По умирает от чахотки. Последующие два года, вплоть до своей смерти, писатель проводит с помрачившимся рассудком. Он больше ничего не напишет, полностью предавшись отчаянию и саморазрушению. Начинаются бесконечные скитания, его видят в портовых трактирах и курильнях опиума в компаниях бродяг и нищих. Да и сам романтичный и рафинированный американский писатель и поэт, («нежный мистик» — по определению М. Твена), превращается в нищего бродягу. Несколько раз предпринимались попытки самоубийства. Страдания неприкаянного больного писателя оканчиваются в октябре 1849 г. Его находят на вокзальной скамье в состоянии оцепенения. Несколько дней он прожил, изредка приходя в сознание и моля Господа о смерти, которая последовала 7 октября.

Согласно современным классификациям болезней, которые охватывают лишь синдромальный уровень расстройств, можно представить заболевание Э. По в виде многоосевого диагноза: «нарцисстическое расстройство личности» — «органическое расстройство ЦНС» — «поведенческое расстройство вследствие злоупотребления психактивными веществами» — «биполярное аффективное расстройство» — «шизоаффективное расстройство». Однако если придерживаться отечественной диагностической традиции, которая основывается на единстве нозологических единиц (при этом происходит поглощение синдромов других психопатологических регистров за счет основного заболевания), то можно предположительно верифицировать диагноз Э. По как Шизоаффективный психоз[1].


Мне сказала в пляске шумной 

Сумасшедшая вода:

«Если ты больной, но умный-

Прыгай, миленький, сюда!»

Саша Черный

* * *

 

Гаршин, Всеволод Михайлович — один из наиболее выдающихся писателей литературного поколения семидесятых годов XIX в. Родился 2 февраля 1855 г., в старинной дворянской семье. Наследственность его была отягощена по отцовской линии — дед отличался неуравновешенным, деспотическим характером. У отца, по свидетельству очевидцев, имелись явные психические нарушения. Так, одно время он был одержим постройкой воздушной железной дороги, в его доме везде висели веревочки, по которым проносились маленькие вагонетки. Отец писателя был нелюдим, необщителен, резок и чудаковат. Мать обладала взбалмошным характером, была склонна к отчетливым перепадам настроения, которые были обусловлены внутренними причинами. Старший брат Всеволода Гаршина покончил с собой в возрасте 20 лет.

Детство писателя, таким образом, было небогато отрадными впечатлениями; в его восприимчивой душе, на почве наследственности, очень рано стал развиваться безнадежно-мрачный взгляд на жизнь, предопределивший его судьбу. Немало этому содействовало и необыкновенно раннее умственное развитие. Семи лет он прочел «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго и, перечитав его 20 лет спустя, не нашел в нем ничего для себя нового.

В 1864 г. Гаршин поступил в петербургскую гимназию, а по окончании в ней курса, в 1874 г. в горный институт.

К подростковому возрасту отмечается становление аффективных расстройств, которые почти сразу принимают непрерывный (континуальный) характер. Депрессии развивались без видимых причин в весенний период. Преобладал тоскливый аффект, с переживанием собственной измененности, идеями вины и неизбежными суицидальными мыслями. Затем, ближе к осени, также без внешних причин, настроение сначала выравнивалось, а затем приобретало радужный оттенок. Появлялось стремление к деятельности, общению, новым впечатлениям. Люди, видевшие Гаршина в обоих полюсах его аффекта, воспринимали его как двух совершенно разных людей. Однако и по длительности и по глубине изначально преобладали депрессивные расстройства.

В возрасте семнадцати лет Гаршин переносит первый серьезный приступ болезни, доходящий уже до психотического уровня. Сам писатель впоследствии вспоминал о своих переживаниях этого периода: «Однажды разыгралась страшная гроза. Мне казалось, что буря снесет весь дом, в котором я тогда жил. И вот, чтобы воспрепятствовать этому, я отрыл окно, — моя комната находилась в верхнем этаже, — взял палку и приложил один ее конец к крыше, а другой — к своей груди, чтобы мое тело образовало громоотвод и, таким образом, спасло все здание со всеми его обитателями от гибели».

Через много лет Гаршин напишет красивый и страшный рассказ «Красный цветок», где изнутри покажет процесс нарастающего безумия и распада сознания. Пациенту сумасшедшего дома представляется, что цветок, растущий в больничном саду, является средоточием всего мирового Зла. Борьба с цветком требует неимоверной концентрации духовных и физических сил, преодоления массы реальных и воображаемых препятствий. Но больной считает себя спасителем человечества, на которого возложена великая, одному ему подвластная и понятная миссия. Он жертвует собой во имя Добра.

Таким образом, можно рассматривать этот безусловно автобиографический рассказ, как манифестный приступ болезни Гаршина. В этом случае речь идет о шизоаффективном психозе, который начинается с аффективных расстройств (в данном случае — маниакальных), а затем состояние усложняется с присоединением мегаломанических и антагонистических бредовых расстройств парафренного уровня. На высоте психоза присоединятся явления кататонии и помрачения сознания (ониризма). Собственно бредовые расстройства развиваются в рамках бреда воображения, с интуитивным озарением и постижением «высшего знания, Вселенского закона», что сопровождается переживанием экстаза, блаженства и гармонии: «...я почувствовал себя переродившимся. Чувства стали острее, мозг работает, как никогда. Что прежде достигалось длинным путем умозаключений и догадок, теперь я познаю интуитивно. Я достиг реально того, что выработано философией. Я переживаю самим собою великие идеи о том, что пространство и время — суть фикции. Я живу во всех веках. Я живу без пространства, везде или нигде, как хотите...».

Характерно, что перенеся такой острый и тяжелый приступ заболевания, личностная организация писателя не была нарушена, а критика к психотическим переживаниям была достаточно полной. Эти постпсихотические особенности также говорят в пользу диагноза «Шизоаффективный психоз»[2], при котором, как правило, не отмечается отчетливой прогредиентности, свойственной психозам при шизофрении.

12 апреля 1877 г. Гаршин вместе с товарищем готовился к экзамену по химии, когда принесли манифест о войне на Балканах. В ту же минуту записки были брошены, Гаршин побежал в институт подавать просьбу об увольнении, а через несколько недель он уже был в Кишиневе вольноопределяющимся Болховского полка. В сражении 11 августа под Аясларом, как гласила официальная реляция, «рядовой из вольноопределяющихся В. Гаршин примером личной храбрости увлек вперед товарищей в атаку, во время чего и ранен в ногу». Рана была неопасная, но в дальнейших военных действиях Гаршин уже участия не принимал. Произведенный в офицеры, он вскоре вышел в отставку, с полгода пробыл вольнослушателем филологического факультета Петербургского университета, а затем всецело отдался литературной деятельности, которую, незадолго до того, начал с блестящим успехом.

В чрезвычайно субъективном творчестве Гаршина с необыкновенной яркостью отразился тот глубокий душевный разлад, который и составлял основу его личности. Мегаломанический характер его переживаний: желание осчастливить человечество (в маниях) и вселенское чувство вины и покаяния (в депрессиях) красной нитью проходят через все его творчество. По основному складу своей души Гаршин был натура необыкновенно гуманная; первое же его художественное создание — «Четыре дня» — отразило именно эту сторону его духовного существа. Если он сам пошел на войну, то исключительно потому, что ему казалось постыдным не принять участия в освобождении братьев, изнывавших под турецким игом. Но для него достаточно было первого же знакомства с действительной обстановкой войны, чтобы понять весь ужас истребления человеком человека. К «Четырем дням» примыкает «Трус» — такой же глубоко прочувствованный протест против войны. Что в этом протесте не было ничего общего с шаблонною гуманностью, что это был крик души, а не тенденция в угоду тому лагерю, к которому примкнул Гаршин, можно видеть из самой крупной «военной» вещи Гаршина — «Из записок рядового Иванова» (превосходная сцена смотра). Все, что писал Гаршин, было как бы отрывками из его собственного дневника; он не хотел пожертвовать в угоду чему бы то ни было ни одним чувством, которое свободно возникло в его душе. Искренняя гуманность сказалась и в рассказе Гаршина «Происшествие», где, без всякой сентиментальности, он сумел отыскать человеческую душу на крайней ступени нравственного падения. Рядом с всепроникающим чувством гуманности в творчестве Гаршина, как и в нем самом, жила и глубокая потребность в деятельной борьбе со злом. На этом фоне создался один из наиболее известных его рассказов: «Художники». Сам изящный художник слова и тонкий ценитель искусства, Гаршин в лице художника Рябинина показал, что нравственно-чуткий человек не может спокойно предаваться эстетическому восторгу творчества, когда кругом так много страданий. Но безнадежный меланхолик по всему складу своего духовного и физического существа, Гаршин не верил ни в торжество добра, ни в то, что победа над злом может доставить душевное равновесие, а тем более счастье. Даже в почти юмористической сказке «То, чего не было» рассуждения веселой компании насекомых, собравшихся на лужайке потолковать о целях и стремлениях жизни, кончаются тем, что приходит кучер и сапогом раздавливает всех участников беседы. Рябинин из «Художников», бросивший искусство, «не процвел», и пошедши в народные учителя, и не из-за так называемых «независящих обстоятельств», а потому, что интересы личности, в конце концов, тоже священны. В чарующе-поэтической сказке «Attalea princeps» пальма, достигнув цели стремлений и выбившись на «свободу», со скорбным удивлением спрашивает: «и только-то?» Пожалуй, единственная светлая и оптимистическая вещь в его творчестве, оставшаяся и самой известной — детская сказка «Лягушка-путешественница». Как ни странно, в индийской легенде, сюжет которой Гаршин позаимствовал для своей сказки, финал оказывается более трагичным. Художественные силы Гаршина, его умение живописать ярко и выразительно, очень значительны. Немного он написал — около десятка небольших рассказов, но они дают ему место в ряду мастеров русской прозы. Лучшие его страницы в одно и то же время полны щемящей поэзии и такого глубокого реализма, что, например, в психиатрии «Красный Цветок» считается клинической картиной, до мельчайших подробностей соответствующей действительности. Написанное Гаршиным собрано в трех небольших «книжках». Жизненный и творческий путь писателя слились воедино и находились в строгой гармонии (если это слово применимо к тяжелой болезни). Хотя сам Гаршин считал писательство своим крестом, подтачивающим его душевные силы и сводившим с ума: «Хорошо или нехорошо выходило написанное, это вопрос посторонний; но что я писал в самом деле одними своими несчастными нервами и что каждая буква стоила мне капли крови, то это, право, не будет преувеличением». Такой субъективный взгляд на свое несчастье, конечно нельзя воспринимать буквально, также как слова тех, кто считал виновником душевного состояния писателя происходящие в мире жестокости и злодеяния. Неблагоприятная социальная среда могла лишь усугубить течение болезни, которая была врожденной, и протекала по своим, эндогенным механизмам. Здоровье Гаршина все более и более омрачалась, и в начале 1880 г. вновь появились серьезные признаки психического расстройства. Сперва оно выражалось в таких проявлениях, что трудно было определить, где кончается высокий строй души, «Обнаженность нервов», и где начинается безумие. Так, тотчас после назначения графа Лорис-Меликова начальником верховной распорядительной комиссии, Гаршин отправился к нему поздно вечером и не без труда добился свидания с ним. Во время разговора, продолжавшегося более часа, Гаршин вел себя «С лихорадочным исступлением», делал весьма опасные признания и давал смелые советы всех помиловать и простить. Лорис-Меликов отнесся к нему чрезвычайно ласково, но несмотря на это, не подписал ни одного оправдательного приговора. В ответ на это, Гаршин пригрозил его исцарапать ногтями, под которыми спрятаны пузырьки с ядом. Такие заявления лишь отчасти позволяют понять, что происходило в помутившемся рассудке писателя. С проектами всепрощения Гаршин поехал в Москву к обер-полицеймейстеру Козлову, затем отправился в Тулу и пешком пошел в Ясную Поляну к Льву Толстому с которым провел целую ночь в восторженных мечтаниях о том, как устроить счастье всего человечества. Но затем душевное его расстройство приняло такие формы, что родным пришлось поместить его в харьковскую психиатрическую клинику. Пробыв в ней некоторое время, Гаршин вновь вышел из психоза, сохранив критическое отношение к болезненным переживаниям острого периода.

После второго психотического приступа характер аффективных расстройств меняется: полностью уходят маниакальные состояния, в депрессиях усиливается тревожный компонент, однако они возникают реже и уже не приурочены к определенному времени года. Доминирующим в переживаниях становится страх нового сумасшествия, т. к. писатель не только помнил в мельчайших подробностях содержание своего психоза, но и страшился невыносимых мучений пребывания в «скорбном доме». Основными методами купирования возбуждения по тем временам служили постановка пиявок и шпанских мушек, а также литье холодной воды на темя.

Чтобы иметь определенный нелитературный заработок, Гаршин поступил в контору бумажной фабрики, а затем получил место в общем съезде русских железных дорог. Тогда же он женился и чувствовал себя, по собственному признанию «более уверенным в жизни», хотя по временам у него продолжали возникать периоды глубокой, беспричинной тоски. В начале 1887 г. показались угрожающие симптомы; болезнь развилась быстро: бессонница, бред, лихорадочное бормотание непонятных слов позволяют предположить наличие депрессивного раптуса с кататоническим возбуждением. 19 марта 1888 г. Гаршин бросился с площадки 4-го этажа в просвет лестницы и 24 марта умер. Перед смертью постоянно повторял: «Так мне и нужно».

А. П. Чехов в рассказе «Припадок», навеянном личностью Гаршина, сказал: «есть таланты писательские, сценические, художнические, у него же особый талант — человеческий. Он обладает тонким, великолепным чутьем к боли вообще». Клиническими описаниями Гаршина восхищался в своих «Психиатрических беседах» Н. Н. Баженов. Эти две душевные ипостаси писателя: сострадательность и наблюдательность, а также способность к беспощадному самоанализу, привлекают к судьбе и творчеству Всеволода Гаршина многие поколения читателей, а для специалистов в области душевных болезней имеют кроме эстетического и учебное значение.

Ц. Ломброзо глубоко ошибался, когда думал, что гениальность и помешательство взаимосвязаны, что, заболев психическим расстройством, человек получает билет на Парнас. Данный очерк призван опровергнуть такую точку зрения и показать, что гениальные и талантливые люди всегда творят не из-за болезни, а вопреки ей[3]. Гениальность никогда не равна помешательству, она всегда побеждает.


[1] Скорее речь должна идти о шизоаффективной шубообразной шизофрении (прим. Ред.).

[2] Эпизод, описанный в «Красном цветке», как и другие особенности жизни Гаршина, показывает не шизофреническую (как у По), а иную (скорее всего, в рамках МДП) почву психоза писателя, родственную здоровой или психопатической циклоидной конституции. Ясно чувствуется синтонность как душевная особенность, из которой проистекает искреннее желание помочь людям практически, даже жертвуя собой (прим. ред.)

[3] Трудно согласиться с такой однозначной трактовкой. В творчестве По, как и Гаршина вполне отразились особенности их душевной конституции (как и душевных расстройств), а само творчество несомненно было для обоих лечением своего душевного заболевания. (Ред.)


Источник: http://www.psychiatry.ru/stat.php?num=130