- Главная
- ПАТОГРАФИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
- Ученые и философы
Шувалов А.В. Патографический портрет Артура Шопенгауэра
Психические нарушения у философов не являются из ряда вон выходящими случаями. Чаще всего у них встречаются шизофреноподобные расстройства (1, с. 17), что само по себе понятно, так как именно эти заболевания влияют в первую очередь на процесс мышления. Но Артур Шопенгауэр (1788–1860), немецкий философ, представитель волюнтаризма и один из самых известных мыслителей иррационализма, по нашему мнению, окончательно эту грань не перешёл, демонстрируя в более выраженной степени прежде всего симптоматику тревожно-депрессивного синдрома. Вместе с тем не стоит забывать, что самые «интересные» подробности из жизни великих людей имеют обыкновение до такой степени обрастать массой новых — иногда правдивых, иногда не очень — подробностей, что отличить правду от легенды становится весьма затруднительным делом.
Фамильный герб Шопенгауэров украшал девиз: «Point de bonheur sans liberte» — «Нет счастья без свободы». Свобода — понятие весьма условное и очень индивидуальное. Это скорее самоощущение и самовосприятие, имеющее мало отношения к реальной действительности. А если добавить к её пониманию ещё и медицинскую точку зрения — свободу от болезней, то окажется, что счастливых людей просто не бывает. Однако задача автора — связать психопатологическую структуру личности немецкого философа с особенностями его философии. Попробуем клинически последовательно разобраться в этом вопросе.
Наследственная отягощённость Шопенгауэра весьма примечательна в психиатрическом отношении, хотя не представляет особого исключения из общего правила. Отнюдь не редки у гениев и неблагоприятные условия воспитания в детском возрасте, вина в которых, как правило, целиком лежала на совести родителей.
Основная часть психопатологической отягощённости получена Шопенгауэром по отцовской линии. «Дед был слабоумным». (2, с. 220). Бабушка обладала вспыльчивым характером, а под старость «впала в безумие и отдана была под опеку». Дядя (старший сын предыдущих) страдал от рождения слабоумием. Другой дядя вследствие различных эксцессов «помешался, разошёлся с семьёй». Отец философа Генрих Флорис родился в 1747 году, «был очень безобразен наружностью, одержим какими-то болезненными страхами, меланхолией и болезненной страстью менять местожительства... Во время подобного же припадка, обусловленного мнимыми или действительными денежными потерями, Генрих Флорис Шопенгауэр выбросился из верхнего этажа хлебного амбара в канал, где и потонул». (3, с. 60–61). Он «слыл человеком излишне пылким и даже немного неуравновешенным, так как временами был подвержен вспышкам гнева и приступам депрессии». Мать, дочь сенатора, «была наделена живой фантазией, гибким и острым умом, весёлым и общительным нравом, обладала склонностью к изящным искусствам и несомненным литературным талантом... прижизненное издание её сочинений составило 24 тома». (4, с. 5–6). К сожалению, родители Артура «находились в состоянии глубокого внутреннего разлада между собой, что тяжело сказывалось на духовном самочувствии ребёнка». (5, с. 4). Детство, протекающее в обстановке взаимной холодности, не может не повлиять на формирование характера. Такие дети «лишены той уверенности в себе, которая позволяет им в дальнейшем полюбить себя и поверить в то, что и другие могут их любить, что любовь вообще существует на свете». (6, с. 70). Вот с таким наследственным багажом, с таким детством, когда закладываются основы личности человека, Артур появился на свет и формировался как личность со своим мировоззрением. Здесь можно даже говорить о «феномене брошенного ребёнка» при живых родителях, который послужил основой барьера, возникшего в последующем у философа в отношении с человечеством.
Отец приложил все усилия, чтобы сделать из сына успешного коммерсанта, но Артур не имел к этой профессии ни малейшей наклонности, зато не скрывал свою любовь к «отвлечённой науке». Более того, с юных лет у него обнаружились «задатки пессимизма, которые наложили отпечаток на его жизнь и философскую рефлексию». Однако родитель отправил девятилетнего сына для обучения коммерции во Францию к своему компаньону-торговцу. Непокорный юнец всё настойчивее заявлял о своём нежелании заниматься торговым делом. И отец поставил пятнадцатилетнего сына перед дилеммой: или Артуру оплачивают продолжение образование уже по его собственному выбору, или берут с собой в путешествие по Европе с обещанием после его окончания продолжить работу в коммерческой фирме. Артур выбрал путешествие…
После возвращения из путешествия в 1805 году Артура перевели в Гамбург в престижную коммерческую школу, где давали очень неплохое базовое образование. В последующем Шопенгауэр вполне уважительно отзывался об этом учебном заведении, но продолжал оставаться недовольным выбранной ему отцом профессиональной направленностью.
После смерти отца он некоторое время продолжал коммерческую деятельность. Но вскоре «пробил час избавления»: мать прочла одно из его писем к другу, в котором он горько жаловался на свою судьбу. Она позволила ему бросить торговлю и готовиться к поступлению в университет.
Они переехали в Веймар, тогдашний центр немецкой культурной жизни, но поселились в разных домах. Приведём письмо матери к своему девятнадцатилетнему сыну: «...мы можем оба быть счастливы и живя врозь. Я не раз говорила тебе, что с тобой очень трудно жить… На меня производят также поистине подавляющее действие твоё вечное недовольство, твои вечные жалобы на то, что неизбежно, твой мрачный вид, твои странные суждения, высказываемые тобою, точно изречения оракула; всё это гнетёт меня, но нимало не убеждает. Твои бесконечные споры, твои вечные жалобы на глупость мира и на ничтожество человека мешают мне спать по ночам и давят меня, точно кошмар». (7, с. 317). Зато мать будущего философа наконец-то смогла проявить свою одарённость и устроила у себя один из известнейших литературных салонов Германии, в котором часто бывал Гёте и другие выдающиеся сочинители того времени.
Что это, материнский эгоизм или своеобразное следование фамильному девизу: «Нет счастья без свободы»? Теперь понятно происхождение такого афоризма Артура Шопенгауэра: «…материнская любовь, как у животных, так и у человека, есть чисто инстинктивная и прекращается поэтому одновременно с физической беспомощностью детей». (8, с. 1015). Это скорее даже не афоризм, а продуманная констатация сути его взаимоотношений с матерью. Но справедливости ради надо заметить, что мать Шопенгауэра в своё время была настолько известной писательницей, что её сравнивали со знаменитой французской писательницей и публицисткой, баронессой мадам де Сталь (1766–1817).
После двухлетней подготовки (частных преподавателей сыну пригласила мать) Артур поступил в 1809 году в Геттингенский университет на медицинский факультет, затем перешёл на философский. Совершеннолетие принесло ему наконец-то солидную долю отцовского наследства, которое практически до конца жизни оставалось его основным источником существования.
Отметим уникальные лингвистические способности Шопенгауэра: уже в пятнадцать лет он свободно говорил на французском и английском, мог объясниться на итальянском и испанском. А позже освоил ещё с десяток древних и современных языков. Его главный труд — «Мир как воля и представление» был написан в тридцатилетнем возрасте! Некоторые авторы считают, что «по объёму выдающихся мыслей эта работа значительно превосходит любое другое философское сочинение, за исключением разве что трудов Платона». (6, с. 362). Но, вспоминая свою молодость, Шопенгауэр постоянно повторял: «Юношей я всегда страдал тяжёлой меланхолией…”» (9, с. 89).
В 1812 году Йенский университет заочно удостоил его звания доктора философии, но мать продолжала оставаться верной своей родительской позиции и писала теперь уже 24-летнему сыну: «Итак, Артур, устраивай своё существование так, как будто бы меня здесь вовсе нет, за исключением того, что ежедневно от часу до трёх ты будешь приходить ко мне обедать». (7, с. 320). Со своей младшей сестрой Аделью Шопенгауэр тоже не ладил и, таким образом, оставался всегда одиноким, даже имея поблизости родственников. И он явно не следовал фамильному девизу, так как писал: «Всякое ограничение ведёт к счастью. Чем уже круг наших представлений, действий и отношений, тем мы счастливее…». (11, с. 288). О какой уж тут свободе в полном смысле этого слова может идти речь?
Не отношение ли матери послужило причиной тому, что философ так и остался холостяком, а о женщинах был не самого высокого мнения? После того, как обанкротился торговый дом, в котором находилась большая часть состояния матери и сестры, он написал: «…женщины всю свою жизнь остаются детьми, видят всегда только ближайшее, прилепляются к настоящему, принимают видимость вещей за сущность дела… Поэтому всё отсутствующее, прошедшее, действует на женщин гораздо слабее, чем на нас, отчего и проистекает чаще встречаемая в них и подчас доходящая до безумия наклонность к расточительности (мотовству). Женщины убеждены в душе своей, что назначение мужчин — зарабатывать деньги, а их — тратить… Им постоянно нужен какой-либо опекун; поэтому им ни в каком возможном случае не должна вверяться опека над детьми». (8, с. 1006–1007). Это эпатажное умозаключение Шопенгауэра в наши дни, думается, уже не столь актуально. Так что он хоть и продолжал иметь сексуальные отношения с женщинами, но относился к ним с плохо скрываемым презрением.
Постепенно Шопенгауэр выработал свой режим дня, которого придерживался до самой старости. Утренние часы он посвящал напряжённой умственной работе, затем около часа играл на флейте. Каждый день, не исключая зимних холодов, купался в реке. Обедал всегда в лучшем ресторане причём «с завидным аппетитом» и зачастую платя «за два места», чтобы никто не мог подсесть к нему за столик. Растягивал обед до пяти часов, и только наевшись, беседовал «с почитателями, число которых множилось день ото дня». После обеда он отправлялся на длительную прогулку, а вечером посещал театр или читал дома. Шопенгауэр был уверен в том, что если что-то можно сказать, то говорить это нужно со всей ясностью. Так он мог поведать за обедом собеседникам «об открытом им средстве от половых болезней: после акта следует обмыть гениталии раствором хлорной извести». (10, с. 219).
С начала 1820-х годов для нашего героя наступил длительный период больших и малых неурядиц, в абсолютном большинстве которых он был виноват сам. В 1820 году Шопенгауэр получил звание доцента и начал преподавать в Берлинском университете. Но здесь в это же время читал лекции и Гегель, который собирал в своей аудитории практически всех студентов. Но Шопенгауэр принципиально назначал свои лекции в те же часы, что и более знаменитый Гегель. Разумеется, его аудитория чаще всего оставалась пустой, что он объяснял происками коллег-философов.
Через год «убеждённый женоненавистник» влюбился в 19-летнюю хористку и танцовщицу Каролину Рихтер. Она исполняла роли «вторых любовниц» в провинциальных театрах под Берлином, но успешно компенсировала творческие неудачи многочисленными любовниками в реальной жизни. Однажды, когда Шопенгауэр путешествовал по Италии в течение десяти месяцев, по возвращении оказалось, что Каролина родила мальчика — «плод предательства», которого Шопенгауэр так и не признал своим. Он какое-то ещё время хранил любовь к легкомысленной хористке и даже упомянул её в своём завещании. Однако статус рогоносца заставил его совершать необдуманные поступки. В сорокалетнем возрасте любовные переживания втравили Шопенгауэра в трагикомическую историю: он сделал предложение очаровательной семнадцатилетней девушке, которую едва знал. Впрочем, «невеста решительно его отвергла, так как питала к нему устойчивое отвращение, которое подкреплялось наблюдением различных мелочей в его привычке и обиходе». (10, с. 208). Можно предположить, что своим циничным отношением к женщинам Шопенгауэр компенсировал собственную неспособность к длительным и серьёзным семейным связям взрослого мужчины.
Меланхолик и женоненавистник, Шопенгауэр, по утверждению некоторых биографов, «всю свою жизнь упорно избегал женщин». (12, с. 151). Скорее всего, это предположение можно отнести к последним годам жизни, так как нельзя сказать, что он отличался большим целомудрием в молодости и от романтических увлечений его не останавливал даже страх заражения венерической болезнью. В пору своей юности в Гамбурге он с другом «ночи напролёт станут бродить по городу в поисках любовных приключений, подыскивая для этих целей исключительно женщин низших сословий — горничных, актрис, хористок; если же удача будет отворачиваться от них, молодые люди станут находить утешение в объятьях “неутомимых шлюшек”». (6, с. 291).
Странности поведения и образа жизни Шопенгауэра занимают в его биографиях не одну страницу. Психиатр Цезаре Ломброзо считал, что Шопенгауэр страдал периодической меланхолией, и подтверждал своё предположение следующим набором фактов: «…из Неаполя его заставила уехать боязнь оспы, из Вероны — опасение, что он понюхал отравленного табаку (1818), из Берлина — страх перед холерой…». В последнем случае, кстати, интуиция философа не подвела: в августе 1831 года в Берлине от холеры скончался его «соперник» по лекциям знаменитый философ Гегель. «…при малейшем шуме на улице, он хватался за шпагу и трепетал от ужаса при виде каждого человека; получение каждого письма заставляло его опасаться какого-то несчастья…, возненавидел женщин, евреев и философов, в особенности этих последних, а к собакам привязался до того, что по духовному завещанию отказал им часть своего состояния... Он жил всегда на нижем этаже, чтобы удобнее было спастись в случае пожара». (13, с. 78–79). Последняя фобия называется пирофобией. Как видим, количество патологических страхов, которыми страдал философ, позволяет говорить о фобическом тревожном расстройстве, что подтверждают и современные авторы. (14, с. 418, 571).
Но приведённым перечнем симптомов психопатологический портрет Шопенгауэра не исчерпывался. Он «…никогда не пил из чужого стакана, опасаясь заразиться какой-нибудь болезнью, деловые заметки свои писал то на греческом, то на латинском, то на санскритском языке и прятал их в свои книги из нелепой боязни, как бы кто не воспользовался ими... считал себя жертвою обширного заговора, составленного против него философами». (13, с. 79). В данном контексте, пожалуй, уместно говорить о патологической подозрительности, носящей паранойяльный характер.
Тревожная депрессия требовала «ритуализации повседневной жизни». Поэтому Шопенгауэр настаивал, чтобы проценты из банка ему приносил домой один и тот же служащий, «на письменном столе предметы имели своё постоянное место: горе экономке, если она бралась изменить этот педантичный "мировой порядок". Под чернильницей он прятал золотую монету: в случае крайней опасности она должна была служить жизнеобеспечению;… личные заметки снабжались фальшивыми заголовками, чтобы ввести в заблуждение любопытствующих…» (10, с. 218). Неожиданных гостей, как правило, в дом не пускал, а посещение цирюльника стоило ему больших усилий воли: он не был уверен, что тот не перережет ему глотку. Этот вид фобического невроза называют барбафобией (боязнь парикмахеров).
Периодически Шопенгауэр испытывал такие депрессивные состояния, что неделями ни с кем не встречался. «Эти приступы сопровождались рядом, по-видимому, мнимых соматических симптомов, как это часто бывает в фазах депрессии. Например, из письма его матери видно, что Шопенгауэр в конце 1831 г. провёл два месяца в своей комнате, никого не видя, ни с кем не разговаривая». (11, с. 190).
Основываясь, возможно, на своём личном опыте, Шопенгауэр писал: «Между гением и безумным то сходство, что оба живут совершенно в другом мире, чем все остальные люди». Так что окружающие не без основания считали его чудаком, а мальчишки, когда он прогуливался вечерами, разговаривая, как они считали, «со своим пуделем», бросали ему вслед камни.
Будучи интровертом и помня о своей «подмоченной наследственности», он жил в атмосфере постоянного страха, портя жизнь самому себе и окружающим. «Человеческие качества Шопенгауэра не вызывают симпатии: мелочность, зависть, снобизм, высокомерие, честолюбие, граничащее с манией величия... Он был начисто лишён сострадания к другим людям, хотя много говорил о нём в своей книге». (15, с. 298). Воинственный пыл философа проявлялся лишь в спорах с немногочисленными друзьями, причём он нередко бывал очень груб и высокомерен. Со временем в его характере особенно заметно проявлялся «мрачный пессимизм». Его «путевые дневники полны презрительных и насмешливых замечаний». Не удивительно, что сам Шопенгауэр «не умел вызывать к себе ни любви, ни великодушия, ни умиления — напротив, он почти всегда рождал в людях одну неприязнь и раздражение». (6, с. 269).
В конечном итоге «скверный, несносный, строптивый характер и нелюдимый образ жизни» Шопенгауэра стал «предметом многочисленных воспоминаний его современников и излюбленной темой многих его биографов». (17, с. 15.). Так что нас не должно удивлять диагностическое разнообразие гениальной личности. Она чаще всего настолько сложна по своей структуре, что ограничиться одним диагнозом вряд ли было бы корректно. Знаменитый немецкий философ не является исключением из этого правила. Так, в начале двадцатого века считали: «По нашему воззрению, Шопенгауэр ни в коем случае не был душевнобольным; он был только наделён психическими аномалиями, которые мы должны рассматривать как явления психопатической недостаточности». (18, с. 39). А современный профессор психиатрии Олег Григорьевич Виленский, отдавая дань советской школе гипердиагностики шизофрении, не менее уверенно пишет: «В целом это жизнеописание вполне соответствует картине параноидной шизофрении». (19, с. 202). Корректнее, по нашему мнению, было бы говорить о диагнозе тревожной депрессии, которая наложила неизгладимую печать на его творчество, а паранойяльную настроенность — исключительно врожденной аномалией характера. В 1906 году биографы «на основе прописанных ему лекарств… придут к заключению», что Шопенгауэр страдал сифилисом, заразившись им в возрасте тридцати шести лет. (6, с. 433). Разумеется, эта болезнь вряд ли могла способствовать его хорошему настроению.
Поскольку Артур Шопенгауэр унаследовал состояние своего отца, он мог позволить себе жить «ради, а не за счёт философии». Шопенгауэр называл существующий мир «наихудшим из возможных миров», за что и получил прозвище «философа пессимизма». Вся его философия, всё его творчество и мировоззрение являются «воплощением его депрессивной конституции». (3, с. 53). Так что творчество Шопенгауэра можно с полным основанием рассматривать в качестве проективной методики определения латентного клинического радикала. Позднее биографы не оспаривали это предположение Григория Владимировича Сегалина, который первый в нашей стране стал изучать вопросы патологии творческого процесса. Так, авторитетные немецкие патографы Вильгельм Ланге-Айхбаум и Вольфрам Курт в своей фундаментальной монографии, посвящённой этой теме, приходили к тому же выводу: «Бионегативная и невротическая структура личности отразилась на его философии». (20, с. 525).
«Раздражительный и злопамятный характер Шопенгауэра таил в себе всегдашний разлад между обуревавшими его страстями, житейской расчётливостью и увлечённостью философией, и этот разлад сказался на всей его карьере. Честолюбие и тщеславное стремление к известности долгие годы оставались у Шопенгауэра не удовлетворёнными, и многие страницы его сочинений несут на себе следы этого психологического комплекса». (5, с. 5).
Несколько шире рассматривает патологические механизмы творческого процесса отечественный генетик Владимир Павлович Эфроимсон. Он обнаружил, что частота заболеванием подагрой (нарушение обмена веществ, характеризующееся отложением солей) резко возрастает с повышением уровня умственной активности, и приводит в подтверждение своей гипотезы перечень из 178 имён известных исторических лиц. Относительно немецкого философа Эфроимсон пишет: «Шопенгауэр относится к мыслителям, у которых действовал двойной аппарат стимуляции умственной активности — подагрический и гипоманиакально-депрессивный» (15, с. 189).
«В практической жизни от гения проку не больше, чем от телескопа в театре», говорил Артур Шопенгауэр, вероятно имея в виду самого себя. Тем не менее, он сумел, что свидетельствует против диагноза шизофрении, мудро избежать драматических последствий, которые могут постичь философа, пытающегося жить в соответствии со своими теоретическими умозаключениями и философскими афоризмами. А в последние два десятилетия жизни даже приобрёл некоторую известность и славу. В начале 1839 года Королевское Норвежское научное общество присудило ему премию за сочинение «О свободе воли». Более того, композитор Рихард Вагнер посвятил ему свою оперу «Кольцо Нибелунгов». А незадолго до смерти его труды стали предметом собственно философского изучения в университетах.
С годами у философа нарастало возрастное ослабление памяти. Так, Шопенгауэр уверял, что «Мир как воля и представление» «писался помимо его воли и без участия его сознания… В старости, утверждают его первые, наиболее осведомлённые биографы, он действительно смотрел на эту книгу с недоумением — как на чужое произведение». (21, с. 132).
При всём пессимизме и мизантропии гениального философа его никогда не покидало чувство своеобразного оптимизма — вера в то, что в будущем потомки непременно признают всю ценность его философского мировоззрения. И в этом он не ошибся.
Влияние патологических особенностей личности Шопенгауэра на содержание его философии сомнений не вызывает. Особую убедительность этому предположению придаёт достаточная разработанность этого вопроса, связанная, видимо, как со своеобразием и популярностью его философских воззрений, так и с ярко выраженными психопатологическими чертами характера.
Артур Шопенгауэр оставил неизгладимый след в мировой философии. На его мировоззрении выросло не одно поколение талантливых деятелей во всех областях науки. Собственно говоря, философия Шопенгауэра — это он сам, это весь Мир, преформированный через его личность. Подобная гиперкомпенсация ошеломительна по своему масштабу и глубине. А если учесть, что по данным различных авторов депрессией страдает до 40% населения земного шара, становится понятным, почему его «философия пессимизма» остаётся востребованной и привлекательной по настоящее время.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Шувалов А.В. Безумные грани таланта. Энциклопедия патографий. — М.: ООО Издательство АСТ; Издательство Астрель; ОАО ЛЮКС, 2004. — 1212 с.
2. Nisbet J.F. The Insanity of Genius and the General Inequality of Human Faculty. London: Ward & Downey, 1891. — 340 с.
3. Сегалин Г.В. Общая симптоматология эвро-активных (творческих) приступов // Клинический Архив Гениальности и Одарённости (Эвропатологии), вып. 1, т. 2, 1926. С. 3-79.
4. Чанышев А.А. Человек и мир в философии Артура Шопенгауэра // Шопенгауэр. Собр. соч. в 5 тт. Т. 1. — М.: Московский Клуб, 1992. С. 5-36.
5. Нарский И.С. Артур Шопенгауэр — теоретик вселенского пессимизма // Шопенгауэр А. Избранные произведения. М.: Просвещение, 1992. С. 3-40.
6. Ялом И. Шопенгауэр как лекарство: психотерапевтические истории. Пер. с англ. Л. Махалиной. М.: Эксмо, 2015. — 544 с.
7. Ватсон Э.К. А. Шопенгауэр. Его жизнь и философская деятельность. Биографический очерк // Сократ. Платон. Аристотель. Юм. Шопенгауэр. Биографические повествования. — Челябинск: Издательство «Урал», 1995, с. 297-382.
8. Шопенгауэр А. Афоризмы. Мир как воля и представление. Пер. с нем. Ю. Айхенвальд, Ф. Черниговец, Р. Кресин. — Минск: Харвест, 2011. — 1280 с.
9. Сафрански Р. Шопенгауэр и бурные годы философии. М.: Роузбад Интерэктив, 2014. — 592 с.
10. Гулыга А.В., Андреева И.С. Шопенгауэр. М.: Молодая гвардия, 2003. — 367 с.
11. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости // Избранные произведения. Сост., авт. вступ. ст. и прим. И.С. Нарский. — М.: Просвещение, 1992. С. 189-370.
12. Dietsch H. Schopenhauers Krankheiten // „Med. Mon. Spiegel“. Heft 8/9, 1961. С. 150-154.
13. Ломброзо Ц. Гениальность и помешательство. Параллель между великими людьми и помешанными. Пер. с 4-го итал. издания К. Тетюшиновой. СПБ: Изд. Ф. Павленкова, 1892. — 254 с.
14. Джуан С. История мозга. 1640 фактов. — М.: РИПОЛ классик, 2015. — 672 с.
15. Эфроимсон В.П. Гениальность и генетика. М.: ИИА Русский мир, 1998. — 544 с.
16. Гарин И.И. Пророки и поэты. В 2 тт. Том 1. М.: ТЕРРА, 1992. — 751 с.
17. Быховский Б.Э. Шопенгауэр. М.: Мысль, 1975. — 206 с.
18. Левенфельд Л. О духовной деятельности гениальных людей вообще и великих художников — в частности. Пер. с нем. 2-е приложение к журналу «Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма» за 1904 г., СПб. — 122 с.
19. Виленский О.Г. Психиатрия. Социальные аспекты. М.: Изд-во Познавательная книга плюс, 2002. — 480 с.
20. Lange-Eichbaum W., Kurth W. Genie, Irrsinn und Ruhm. Genie-Mythus und Pathographie des Genies. 6. Aufl. — München-Basel: Reinhardt, 1967. — 726 с.
21. Отрошенко В.О. Гоголиана. Писатель и Пространство. — М.: АСТ, 2016. — 320 с.