Кантор А. М. Фрейд: еврейские истоки психоанализа

В свое время психоанализ совершил переворот и в сфере науковедения, обращая внимание на иррациональные (здесь и далее выделено мною — А. К.) истоки столь рационального продукта человеческой культуры как наука.

Это тем более относится к гуманитарной области человеческого знания, отделяемой в западной классификации (humanities) от естественно-научных дисциплин, именуемых собственно наукой (sciences); знания принципиально «неточного», интуитивного, идеографического, во многом, зависимого от «личного уравнения» исследователя (впрочем, данный термин заимствован из — негуманитарной — астрономии, где подобный феномен также имеет место).

Психоанализ З. Фрейда является по определению учением данного рода. Нигде, как в психоанализе, успешность в понимании предмета исследования и, особенно, в аналитической психотерапии пациента/клиента, столь непосредственно связана с личностными качествами самого аналитика.

И, соответственно, знание личности самого творца психоанализа принципиально для уяснения сути и смысла его творения.

Происхождение Фрейда, его родительская семья, воспитание, самосознание — исключительным образом повлияли на его открытия в области психологии и терапии, более того, послужили прототипом и моделью ряда его концепций (не только эдипова комплекса), о чем писал сам Фрейд.

В нашем случае речь пойдет о еврействе и иудаизме, имеющих вплоть до наших дней достаточно заметный и даже одиозный характер в глазах нееврейского мира; связанный с историческими судьбами самого еврейского народа и его окружения, конфликтами культурно-религиозного и др. типа, на чем здесь нет оснований подробно останавливаться.

Подчеркну еще такое существенное обстоятельство, как непреложная связь в еврейской традиции религии и национальности, а также согласно еврейскому религиозному праву («Галахе») — обязательное происхождение еврея от матери-еврейки.

Небезынтересно, что первыми приверженцами фрейдовского учения были исключительно евреи, и в дальнейшем они составляли непропорционально большую часть психоаналитического движении (Розен, 2005), что даже беспокоило самого Фрейда в плане грядущей судьбы психоанализа; и с чем были связаны его надежды на К. Г. Юнга, первого серьезного ученого-«гоя» (ивритское, далее ивр. «иноверец» — А. К.), примкнувшего к психоаналитическому движению.

Кстати, сказанное относится и к происхождению многих его пациентов, особенно, первого десятилетия работы Фрейда как психоаналитика.

Практически до наших дней психоанализ имеет (среди немалого числа пациентов и специалистов) репутацию «еврейской психотерапии», что, кстати, обсуждалось в прениях по докладу автора на 41-м Конгрессе Международной Психоаналитической Ассоциации в Чили (1999 г.) Д. Кафкой, Х. Кэхеле и др. (Аудиозапись дискуссии, архив автора).

 Итак, Зигмунд Фрейд, точнее, Сигизмунд Шломо Фрейд, сменивший в 1878 г., в возрасте 21 года, первое имя на Зигмунд, а второе, т. н. «среднее» имя (в русской транскрипции «Соломон») было дано ему в честь его деда — раввина Шломо Фрейда (отец которого Эфраим также был раввином), что было принято в еврейских семьях, принадлежал к ашкеназам, крупнейшей субэтнической группе евреев, возникшей в начале второго тысячелетия в Германии и расселившейся по всей территории Центральной и Восточной Европы, включая Российскую империю. Их разговорным языком был «идиш» — особый еврейский диалект средневекового немецкого языка, вобравший в себя наряду с древнееврейской и славянскую лексику.

«Мои предки были евреями, и я остался евреем тоже — писал Фрейд. О моих предках по отцовской линии я знаю, что они долго жили в прирейнских землях (в Кельне), но с началом преследования евреев, в XIV или XV веке, двинулись на восток. В XIX веке они пришли в Литву, затем Галицию, направляясь в страну немецкого языка — Австрию».

Ситуация евреев в Австро-Венгерской монархии к году рождения Фрейда (1856), хоть и была, по сравнению с Российской империей, относительно либеральней, но и она подразумевала постоянную упорную борьбу за выживание, гонения и непрерывные попытки сосуществования с официальными властями и повседневным, весьма часто, недружелюбным окружением (ограничения в выборе места жительства и женитьбы были уже отменены, но евреи все еще были должны просить разрешение при переселении, заводя собственное дело или осваивая профессии; так позднее для Фрейда был закрыт факультет философии, учиться на котором могли только христиане).

Общеизвестна рассказанная маленькому Сигизмунду его отцом история с «шапкой в грязи». Когда в субботу, священный для евреев день отдыха, Якоб Фрейд прогуливался по улице в новой меховой шапке, его оттолкнул христианин и бросил его шапку в грязь со словами: «А ты, жид, прочь с тротуара!» — И что же ты сделал? — Я сошел на дорогу и подобрал шапку». Это событие стало для будущего ученого родом еврейской травматической «первосцены», компенсируемой всю последующую жизнь.

Надо сказать, что воспитание детей в семьях ашкеназских евреев имело целый ряд особенностей. В частности, оно сформировало специфический Эдипов комплекс, вынужденно связанный, во многих случаях, с матрилокальной структурой еврейской семьи в силу социально репрессированной позиции еврейского отца. Еврейская мать (т. н. «идише мамэ»), как правило, несла не меньшую, а порой и всю полноту ответственности за ребенка; не только за его здоровье, но также за его духовное развитие и будущее.

Приведу лишь одно свидетельство орального плана — из еврейских колыбельных песен на идиш.

 «Майн кинд вет зайн / гезунт инт фриш. / дос кинд вет лернен, / Тойре вет ер лернен, / Шторим вет ер шрайбн. / А гутер ун а фрумер йид, / Вет майн кинд блайбн». (Мой малыш будет здоровым, он станет изучать Тору (Священное Писание), / он сам (!) станет / писать святые книги, / он станет хорошим и благочестивым евреем).

Амалия Малка Фрейд (Натансон, уроженка Одессы), в 19 лет родившая своего первенца, Сигизмунда (в еврейской традиции существовал особый обряд «выкупа первенца» у Б-га[1]) была всю жизнь к нему глубоко к нему привязана (называя его «mein goldener Sigi», т. е. «мой золотой Зиги») и предсказывала ему в раннем возрасте будущую славу (шейка новорожденного З. Фрейда была обмотана пуповиной, что было истолковано как счастливое предзнаменование). Отношения между ребенком и его матерью, а также с отцом и другими членами семьи, опять-таки, по причине отгороженности евреев от окружения, в еврейской семье нередко надолго оставались симбиотическими. Более того, столь характерное для ашкеназов желание видеть своих детей более счастливыми (это называлось: «иметь от детей «нахес») и самореализовавшимися, нежели они сами («мы жили плохо, но наши дети должны выйти в люди», стать богатыми, образованными и т. д.) явно представляло собой род нарциссического проекта (Cantor, 2000). Неудивительно, что вскоре после смерти матери 74-летний Фрейд писал Ш. Ференци: «Я не имел права умереть, пока она жила, теперь у меня есть это право».

Чувство вины перед родителями, к тому же, акцентировалось виной перед нееврейским, преимущественно антисемитским окружением. Этническая (и личностная) идентичность евреев «галута» (ивр. изгнания, т. е. диаспоры) была, таким образом, семейно-персоналистичной, что порождало стремление еврейских детей доказать собственную «лучшесть», обеспечить повышенную защищенность существования, ориентируясь на успехи и т. п.

Данная Эдипова ситуация проливает свет, по моему мнению, и на такие характерологические черты еврейства как «еврейское упрямство» и перфекционизм, страсть к резонерству и другим видам обсессий и компульсивности; черты, столь присущие самому З. Фрейду (Roazen, 1999).

В своей жизни Фрейд следовал традиционным еврейским моделям поведения. Его жена Марта происходила из очень узкого круга венских евреев среднего класса (ее дед также служил раввином) и была крайне еврейски ориентирована в отношении традиций; Фрейд, в отличие от своей жены, мог игнорировать еврейские обычаи, включая празднование песаха (пасхи), ибо в зрелые годы считал себя искренним атеистом. Но в прочих вопросах они исключительно совпадали; в частности, воспитания детей (показательно, что никто из них не перешел в другую веру и не вступил в брак с неевреем) и родственных связей (Фрейд, будучи главой семьи, поддерживал тесную связь с родней, помогал ей, как мог, в том числе, деньгами); семья всегда высоко значила для Фрейда.

По мнению его биографов, психоаналитическое движение стало как бы расширенной семьей Фрейда, и он руководил им во многом таким же образом (Розен, 2005).

Каждую субботу Фрейд встречался со своими партнерами по игре в карты — врачами и такими же евреями, как он сам, а раз в две недели по вторникам присоединялся к своим «братьям» по ложе «Wien» («Вена») еврейской организации «Бнай (или Бней) — Брит» (ивр. «Сыны Завета», благотворительная еврейская общественная организация, основанная в США в 1843 г., устройство которой имеет некоторое сходство с масонством[2], в центральной Европе того времени бывшая элитной группой, члены которой занимали солидное положение в обществе). Она стала его первой аудиторией, где Фрейд начал читать лекции по психоанализу. Фрейд вступил в нее, прежде всего, потому, что она была еврейской, и это явилось декларацией его постоянной связи с иудаизмом (Флем, 2003;  Klein, 1985). Одно из самых известных заявлений Фрейда о своем еврействе было сделано им как раз собрании филиала ложи Бнай-Брит в 1926 г.: «Так как я был евреем, я оставался свободным от многих предрассудков, которые ограничивали других людей в использовании своего интеллекта; и в качестве еврея я был готов присоединиться к оппозиции и обходиться без согласия со «сплоченным большинством». В частной жизни Фрейд очень опасался антисемитизма и считал, что среди неевреев по сути нет никого, кто бы не был антисемитом. Будучи, как правило, сдержанным человеком, он, по описанию его сына Мартина, однажды бросился на враждебно настроенную толпу, выкрикивавшую оскорбления в адрес евреев (Розен, 2005). Известно, что Фрейд проявлял интерес и симпатию к сионизму (двое его сыновей входили в сионистские организации), был членом попечительского совета Еврейского университета в Иерусалиме (Эйнштейн был учредителем университета); кафедру психоанализа основали там спустя сорок лет после смерти Фрейда (Klein, 1985).

Одной из традиционных еврейских семейных ценностей считались знания, ноотнюдьне только религиозного характера. К раввину (ивр. «равви/рабби» — большой, великий, господин» — звание высшего авторитета, преимущественно, в религиозных вопросах) обращались по самым различным поводам, в частности, быта, права, хозяйства, медицины. Отец Фреда — Якоб, сын и внук раввина, все же был простым торговцем и не всегда удачным (шерсти, меда, кожи, соли) из категории т. н. «странствующих галицийских евреев» (по делам торговли перемещавшихся на телегах и постоянно испрашивавших разрешения у властей на проживание), но испытывал большой пиетет перед ученостью; помимо идиша (и немецкого) он знал местное наречие евреев, а также иврит, священный язык Библии, перечитывал ее и комментарии к ней (Талмуд), приобщал к этому своих потомков, особенно, Зигмунда, всякий раз напоминая, что они «люди Книги» и народ «избранный Вс-шним» для спасения мира. Много позднее, в 1935 г. Фрейд писал: «Как я понял позже, моя глубокая увлеченность Библией (почти с тех самых пор, как я овладел искусством чтения) оказала серьезное влияние на направленность моих интересов». Нет сомнений в том, что герменевтическая технология психоанализа, связанная с ассоциированием и интерпретацией символов, в значительной мере, обязана талмудической (интеллектуально-раввинистической) традиции скрупулезного толкования текстов. Фрейд также отмечал огромное влияние еврейского мистицизма на его учение о сновидениях; несомненно, имея в виду каббалистическую криптографию, нацеленную на постижение скрытого тайного смысла (Священного Писания, мироздания, непосредственного общения с Вс-шним) (Флем, 2003; Шур, 2005).

Впрочем, в доме Якоба Фрейда, подобно домам других восточно-европейских евреев, часто обращались и к еврейскому фольклору, песням, анекдотам, которые позднее так широко использовал Фрейд в своей книге об остроумии.

В этой связи нельзя исключить значение для психоанализа (особенно, для психоаналитической терапии) распространенного среди евреев Галиции хасидизма (ивр. «хасид» — праведник), особого мистического направления — народно-демократического типа — в иудаизме (с XVIII века), утверждающего центральную роль «радости сердца», «взволнованной души» и экзальтации для достижения близости к Б-гу, что, по мнению хасидов важнее, чем буква Закона; хасиды постоянно прибегали в своих проповедях к притчам и анекдотам поучительного характера.

В целом, психоанализу весьма близки представления иудаизма о дуализме психики, борьбе в ней противоположных начал (хотя Фрейд часто ссылался на античных философов), т. н. «дополнительных» (конкурирующих) душах, глубинной связи родственных душ и т. д.

Небезынтересно также сходство психоаналитических и талмудических правил интерпретации текста (middoth), например, гармонизация противоречивых высказываний (поиски общих основ), значения контекста в случае неясных смыслов, поиски общего в конкретном и конкретного в общем и др. В целом, определенная обсессивность в стремлении истолковывать окружающий мир, столь характерная для ученого еврейства. Несомненно сходна фрейдовская триадическая модель психики (Оно, Я, Сверх-Я) с иудейским учением о наличие в психике трех уровней восхождения к Б-гу: «нефеш-руах-нешама».

К числу референтно-символических фигур в жизни Фрейда также относятся личности, связанные, преимущественно, с проблематикой еврейства. Во-первых, это карфагенский («семитский», по выражению Фрейду) полководец Ганнибал, давший клятву отцу отомстить за его унижение римлянам, отождествлявшихся Фрейдом с католичеством и, следовательно, с антисемитизмом (не только австрийским). «Ганнибал был моим любимым героем в лицейские годы. В моих отроческих глазах Ганнибал и Рим символизировали еврейскую стойкость и католическое устройство» — писал Фрейд, способный далеко не сразу решиться на поездку в Италию (Рим). Только спустя годы после смерти отца, интенсивного самоанализа, открытия Эдипова комплекса, написания «Толкования сновидений» и, наконец, получения им официального признания в виде должности профессора, можно было говорить о преодолении Фрейдом «римского невроза»; с тех пор он охотно посещал Италию (Бабен, 2003).

Затем Наполеон, реформы которого способствовали эмансипации евреев во Франции, а также Кромвель, разрешивший евреям вернуться в Англию (одного из своих сыновей Фрейд назвал Оливером). И, разумеется, исключительно близкий Фрейду библейский пророк и основатель иудаизма Моисей (ивр. «Моше Рабейну», т. е. «наш рабби»).

Практически, с самого начала психоаналитического движения Фрейд идентифицировал себя с фигурой Моисея, в частности, «назначая» К. Г. Юнга на роль «наследного принца» психоанализа и сравнивая последнего с Йеошуа Бин Нуном (в русской транскрипции — Иисусом Навином), предводителем израильских племен в период завоевания Ханаана, ближайшего сподвижника и преемника Моисея.

В эссе Фрейда «Моисей Микельанджело» (1913) весьма очевидно отождествление автора с Моисеем как с духовным предводителем людей, освобождающим их также от внутреннего, психологического рабства и зависимости.

Знаменитая и последняя (!) фрейдовская работа «Моисей и монотеизм» (1939) стала выражением его еврейского «символа веры». Прежде всего, следует обратить внимание на оригинальное, т. е. немецкое звучание, ее заголовка: «Der Mann Moses und die monotheistische Religion», которое часто переводят как «Моисей и монотеизм» (калькируя английский перевод «Moses and Monotheism») или «Человек Моисей…», иногда «Этот человек Моисей…». Однако в немецком языке определенный артикль «Der» в сочетании с личными именами употребляется для обозначения чего-либо необычного, выдающегося или даже целого класса явлений; кроме того, Фрейд использует более приподнятое, пафосное именование слова «человек» через «Мann», а не ординарное «Mensch». Что, суммарно, призвано подчеркнуть исключительность личности Моисея. Мне представляется адекватным перевод «Великий муж Моисей…», предложенный московским психоаналитиком и переводчиком Ольгой Шейнис.

В большей части комментариев к этой работе подчеркивается вызов Фрейда ортодоксально-еврейской интерпретации Моисея, которого Фрейд считал, вслед за рядом историков, по происхождению египтянином, а также психоаналитическая версия его убийства.

Думаю, что помимо проявления в этом его амбивалентности в отношении собственного отца, основатель психоанализа, в условиях жесточайшего (прежде всего, немецкого) антисемитизма, указывал на значимость пророков и законоучителей из чужеродной среды, имея в виду, в том числе, себя самого и собственное учение.

Здесь же Фрейдом были определены, в связи с фигурой Моисея, сущностные черты «народа Израиля», т. е. еврейства.

К ним он относил особую стойкость перед лицом испытаний и способность к сопротивлению насилию, опиравшуюся на идею богоизбранности и миссии еврейства в исполнении божественных заповедей ради спасения человечества. Затем автономность и независимость личности по причине непосредственного, прямого диалога с Б-гом, которого нельзя увидеть, и запрета кумиротворения (единственность Б-га).

Из последнего вытекает «открытие разума» (Seele — души) в качестве интеллектуальной (не магической) основы личности и отрицания ведущей роли инстинктов.

Соответственно, многовековое чувство (и культура) вины (а не виктимности) в еврейском народе как реакция на строгие и непримиримые отцовские установки иудаизма.

Связь перечисленного с главными положениями психоанализа, на мой взгляд, достаточно очевидна.

 Иначе говоря, иудейская религиозность переводится Фрейдом в область бессознательного и «переплавляется»/сублимируется им в светские — общечеловеческие и профессиональные ценности и принципы. Так же, как и еврейская же идентичность Фрейда отнюдь не ассимилируется, но оказывается равнозначной делу всей его жизни и, практически, совпадает с ним (Флем, 2003; Klein, 1985; Dor-Shav, 2000).

За много лет до написания «Моисея…», в письме Максу Графу (отцу знаменитого пациента, «маленького Ганса»), который хотел крестить своего сына, Фрейд писал: «Если вы не дадите своему сыну вырасти, как еврею, вы лишите его таких источников силы,которые не могут быть замещены ничем другим.Пусть он борется с жизньюкак еврей, а вы — помогите ему обрести всю ту силу, которая ему для этого понадобится. Не лишайте его этого преимущества».

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Бабен, П. (2003) Зигмунд Фрейд: Трагик в возрасте науки. М.: Астрель, АСТ.

Розен, П. (2005) Фрейд и его последователи. СПб.: ВЕИП.

Флем, Л. (2003) Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов. М.: Молодая Гвардия.

Шур, М. (2005) Зигмунд Фрейд: жизнь и смерть. М.: Центрполиграф.

Cantor, A. (2000) The Problem of Jewish Identity. An Attempt at a Psychoanalytical Approach // Freud at the Threshold of the 21st Century. Jerusalem.

Dor-Shav, N. K. (2000) To be or not to be a Jew? Freud dilemma and ours? // Freud at the Threshold of the 21st Century. Jerusalem.

Klein, D. B. (1985) Jewish origins of the Psychoanalytical Movement. Chicago.

Roazen, P. (1999) Was a sort of person was Freud? Was Freud a nice guy? // New Analysis. Autumn.

 

 

ОПУБЛИКОВАНО:

«Мы и Мир». Психологическая Газета. №11(123). Ноябрь. 2006.

«Зигмунд Фрейд — основатель новой научной парадигмы: психоанализ в теории и практике». Материалы Международной конференции. Т. 1. М. 2006.

Также — использовано в качестве доклада на V Всемирном Конгрессе Психотерапии (Пекин, КНР, октябрь 2008) — «Freud The Jew — Judaic Roots of Psychoanalysis».

---