Наши партнеры:
Московский гуманитарный университет
Кафедра психотерапии, медицинской психологии и сексологии Российской медицинской академии последипломного образования
Профессиональная психотерапевтическая лига

Бурно М. Е. Существо реалистического театра-сообщества

Реалистический клинико-психотерапевтический театр-сообщество (РКПТО), как и вся ТТС (оставляя сейчас в стороне ее внелечебную область), располагается в психиатрическом клинико-психотерапевтическом поле. То есть наш Театр невозможно отделить от клинической психиатрии, психиатрической психотерапии, ТТС. Не только психотерапевты, но и пациенты-актеры, профессиональные режиссеры и актеры (если они работают в нашем Театре) постоянно озабочены природой переживаний, изучают клинические расстройства и болезненные характеры[1], ибо это и есть то главное, что серьезно мешает жить больному человеку, измучивает его. Здесь интерес пациентов к клиническому познанию нет надобности возбуждать, воспитывать: он (как насущное тревожное желание знать, «что со мной») обострен сам по себе. Пациенты нередко просят побольше говорить-размышлять на репетициях, например, обсуждая действующих лиц пьесы, игру актёров, — о характерах, о душевных расстройствах. Мы и сами побуждаем их к изучению своей природы, когда неустанно повторяем, что учимся здесь не играть, а чувствовать, но чувствовать не вообще, а сообразно своей природе. Поэтому её (природу характера, хронических душевных расстройств) и надобно посильно познавать, постигать. Не социально-психологические положения-ситуации изучаем мы тут с пациентами (как происходит это в психологической психотерапии), а природу страданий, клинику — прежде всего. И в ТТС, и, в частности, в РКПТО, именно изучение вместе с пациентами (в том числе, в исполнительском творчестве) особенностей их клиники направляет нас в поисках, в проторении-формировании своих (свойственных, например, особенностям своей, природной хронической тревожной депрессивности) благотворных творческих переживаний. Именно это клиническое изучение помогает нам найти свои неповторимые тропинки, дороги разнообразного, исполнительского тоже, творческого самовыражения-вдохновения. Смысл и Любовь, живущие в творческом вдохновении, есть уникальные состояния духа и, в то же время, шизоидные (аутистические), психастенические, полифонические и т. д. — сообразно конкретной природе души каждого человека. И в то же время Смысл и Любовь есть общечеловеческие состояния-переживания. Если это покажется непонятным, вспомним, что в любом человеке есть, в конце концов, и общечеловеческие душевные свойства (общие — независимо от пола, характера, здоровья и болезни): способность радоваться, горевать, сердиться, стремление хотя бы изредка поделиться с кем-то своими переживаниями, стремление праздновать, любить и т. д. Конечно, у разных людей всё это характерологически и клинически неповторимо по-своему, но то, что в целом отличает эти свойства от свойств животных, и есть общее-общечеловеческое. Так обстоит и с общими мужскими и женскими душевными свойствами, и с характерами, клиническими картинами: все неповторимо (каждая женщина, каждый старик, каждая душевная болезнь), но есть общие свойства, черты. Знание, изучение их именно в патологии (где все гротескно усилено — как бы специально для преподавания, в том числе, и здорового своеобразия) особенно помогает пробраться по этим общим дорожкам к себе уникальному, наполнившись при этом духовным светом (вдохновением). Пациенты-актеры, как уже отмечал, учатся в Театре не играть, а чувствовать, но по-своему — неповторимо-полифонически, неповторимо-психастенически и т. д. , изучая в творческом самовыражении (в том числе, и исполнительском) свою природу.

ТТС иногда понимают как разновидность экзистенциальной психотерапии Франкла. Почему это происходит? Да, в ТТС (и в том числе в нашем Театре) пациенты также ищут-постигают целительный смысл своего существования, но, всё же, не в духе Экзистенциального анализа (включающего в себя Логотерапию) Виктора Франкла и его современного продолжателя, тоже австрийского врача, Альфрида Лэнгле (Лэнгле А. Экзистенциальный анализ — найти согласие с жизнью // Московский психотерап. журнал. 2001. №1). «В центре экзистенциального анализа, — пишет Лэнгле, — стоит понятие «экзистенция», означающее наполненную смыслом, воплощаемую свободно и ответственно жизнь в создаваемом самим человеком мире, с которым он находится в отношениях взаимовлияния/взаимодействия и противоборства» (с. 5). При этом духовное, по Франклу, «противо-стоит» психофизическому. Человек воспринимает «самого себя как «рулевого на психофизической лодке», с которой он неразрывно связан» (««духовно-экзистенциальное измерение» человека способно полемизировать с его телесно-душевным бытием») (с. 9). Творческое вдохновение в ТТС, несущее в себе Любовь и Смысл, конечно же, может выступать у аутистов в ТТС как подобное экзистенциальное переживание рулевого в лодке. Но в ТТС обычно больше одухотворённых реалистов (материалистов), нежели одухотворённых аутистов. Поэтому чаще здесь, в творческом вдохновении человека иной, материалистической, природы, духовное сливается с душевным в единство, и это слияние ощущается как душевное, духовное сияние первичного телесного, движущееся по общим с телесными закономерностям. Любовью и Смыслом дышит, светится тело, первичное, изначальное, по отношению к духу. Так ощущают многие, многие пациенты, одухотворённые материалисты, в ТТС (вместе с Пушкиным, Чеховым, Дарвином, Энгельсом) — в противовес Платону и Франклу. И светлое переживание Смысла у многих наших пациентов (его особенности) обусловлено особенностями духовно-душевно-телесной природы каждого из них. Поэтому мы и изучаем вместе с пациентами эту природу, ищем свои, свойственные своей природе дороги творческого самовыражения. Отталкиваясь от знания общих ориентиров-проводников (клинические картины, характеры, характерологические радикалы; общее в знаменитых и малоизвестных творческих произведениях, творческих переживаниях в театральной игре (собственных и товарищей в Театре), в которых эти картины, характеры, характерологические радикалы проступают), движемся к своему неповторимому, уникальному, как и всё в творчестве. Нередко, особенно в эндогенно-процессуальных случаях этот, в сущности, научный, поиск продолжается пожизненно, но и это усиливает целительное переживание приближения к своей определённости, своему Смыслу.

Наш клинико-психотерапевтический подход к психотерапевтическому театру (в широком смысле), в большой мере, противоположен и Психодраме, и Драматерапии. Психодрама и Драматерапия идут не от Природы, светящейся Духом, а от изначального Духа, сотканных из него социально-психологических положений. Психодрама и Драматерапия помогают, прежде всего, здоровым и невротическим «клиентам». «Клиенты», будучи душевно здоровыми, душевно зависят не столько от своей природы (ибо она несамобытно здорова, не болит, настроена жить так, как живут все здоровые, как принято жить), — сколько от привычно-обыкновенных социально-психологических положений. Психодрама и Драматерапия помогают «клиентам» справляться с этими положениями по-здоровому, по-обычному (порою оригинально, но всё же в рамках обычного), т.е. так, как это принято и положено в мире здоровых людей, в мире здоровой оригинальности. Психодрама и Драматерапия как психологически-ориентированные подходы нередко даже усугубляют страдания людей с патологическими тревожно-депрессивными расстройствами. Наши душевнобольные пациенты, тяжёлые психопаты нередко поначалу тоже хотят стать здоровыми, но их самобытно-патологическая природа не дает им без усугубления страдания идти по принятым Здоровьем психологически здоровым дорогам, они мучаются на них и возвращаются к своей Патологии. В том числе, в наши психотерапевтические пьесы-спектакли о своей целебно-творческой жизни в своей Патологии. «Только клиническое, естественнонаучное, ещё как-то проникает в меня в Театре и помогает почувствовать себя собою» — сказал Вадим, один из наших эндогенно-процессуальных депрессивных пациентов. Дело в том, что наши пациенты не могут себя переделывать так просто, как здоровые, по причине той самой глубокой патологической самобытности своей природы, которая глубже всего лечится именно следованием себе, то есть творчеством. Под этим лечением (в широком смысле) понимаю и приспособление-реабилитацию в мире людей (порою с существенной разнообразной творческой пользой для общества), и так называемое повышение-посветление качества душевной, духовной жизни пациента. Психологически-ориентированные, эмоционально-суггестивные, технические (когнитивно-поведенческие, нейро-лингвистические и т. п.) психотерапевтические воздействия здесь обычно серьезно не помогают и нередко вызывают неприязнь к себе. Пациенты наши, как уже отмечал, часто протестуют против технического и другого вмешательства в их строй души: они против стремления психотерапевта управлять-манипулировать ими, например, с помощью так называемого «отзеркаливания», они — против стремления психотерапевта помешать им быть собою (например, «навязывать чуждые мне, психоаналитические, толкования») и т. п.  Большинство наших дефензивных шизотипических и шизофренических пациентов (хотя и не все) несут в своем природном мироощущении выраженную разнообразную реалистичность (материалистичность), обусловленную преобладанием в их мозаичном характере реалистических (психастенического, эпилептоидного и циклоидного (синтонного)) радикалов над аутистическими. Если им и становится легче от психологической, технической психотерапии, то, чаще всего, это объясняется душевным, эмоциональным участием, интересом психотерапевта к их переживаниям, их судьбе, интуитивным человеческим сочувствием «между делом», невольно нарушающим правила психологически-технической психотерапевтической нейтральности. Тяжело страдающие шизофренические, шизотипические и психопатические дефензивы обычно сами просят психотерапевта помочь им понять себя «серьёзно больного», дабы быть собою, вернуться к себе из дефензивной беспомощности-растерянности-неопределенности. Они порою хотят знать свой диагноз. Диагноз не приблизительный, не «психологический», не «функциональный», а клинически точный с прогнозом и показанным при таком диагнозе лечением. Поэтому пытаются всюду что-то о себе прочесть, узнать, дабы легче было жить со своей хронически больной природой, сообразно ей, если уж нет возможности вылечиться совсем. Подобно тому как в группе творческого самовыражения лечебно преподаём элементы психиатрии, характерологии, изучая вместе с пациентами творчество художников, писателей, учёных, так и в Театре-сообществе, в сущности, продолжаем это преподавание, но уже в процессе репетиции, спектакля, концерта, изучая душевные расстройства и характеры в игре действующих лиц психотерапевтической пьесы, постановки. Многие аутисты, полифонисты понимают ТТС (включая Театр) как «серьезный педагогический процесс», «познание себя и жизни в Театре». И это правда.

РКПТО, как и всё другое в ТТС, дает возможность больным дефензивам, оставаясь патологическими самими собою, войти, сообразно своим особенностям (изучая их), в свое творческое вдохновение, поднявшись в нём над страданием. Это и есть Творчество не как более или менее оригинальная в своей обычности радость здорового, а как лечение больного человека. Это то, что происходит в нашем Театре, который есть одновременно ещё и Сообщество-пристанище для пациентов, чаще одиноких и не пóнятых душевноздоровым большинством. В Театре-сообществе наши дефензивы находят созвучных своей душе, своих, дефензивов и могут их полюбить и быть с ними.

Слово «реалистический» в названии нашего Театра оправдывается и тем, что большинство наших пациентов-актеров и, думается, большинство зрителей, которым наш Театр способен существенно помочь, отличаются скорее мозаичным или одухотворенно-материалистическим мироощущением и тянутся к реалистическому искусству, реалистической литературе. Наши пациенты-актеры сами пишут и рисуют в реалистическом или сюрреалистическом духе и склонны играть в болезненно-реалистических, тревожно-жизненных пьесах. Пьесах о своей жизни.

РКПТО, таким образом, проникнут-пронизан клинико-психотерапевтическими закономерностями, а не психологическими концепциями, теорией. Наш Театр не отличается броской красочностью, он скорее пастельно-калейдоскопичен и тихо одухотворён своим внутренним содержанием-переживанием. В нём «работают» реалистические, клинико-психотерапевтические образы драматургического и исполнительского творчества. На нашей сцене могут быть даже только профессиональные актёры, но и тогда игра их лечебно, профилактически направляется психотерапевтом-клиницистом, работающим в согласии с профессиональным режиссёром. Они вместе создают психотерапевтическую режиссёрскую партитуру[2]. На сцене могут быть также только душевно здоровые актёры-любители или профессиональные психотерапевты как актёры. Или пациенты-актёры и психотерапевты-актёры вместе, как происходит это сейчас в нашем Театре. Все эти разнообразные актёры могут перемешиваться между собой в одном спектакле, в одном концерте. Некоторые тяжёлые пациенты не идут далее репетиций, но и репетиции действуют на них благотворно. Наконец, наш Театр — это целебное единство сцены и зрительного зала. А в зрительном зале (и среди здоровых людей) всегда есть нуждающиеся в психотерапевтической и психопрофилактической помощи.


[1] Изучают, прежде всего, по тем же нашим учебникам (Бурно М. Е., 1999, 2005; Волков П. В., 2000, 2001). Кстати, подчеркну, что и внелечебная ТТС тоже основана на изучении психотерапевтом, психологом вместе с дефензивными здоровыми людьми их душевных особенностей, трудностей (характеры, здоровые тревога, тоскливость и т. д. ).

[2] Оттолкнуться здесь возможно от формы «Режиссёрских экземпляров» Константина Сергеевича Станиславского (1980, 1981).